1
Ноги-то не железные –
и прохудились, глядь.
Будешь теперь, болезная,
ватной ногой качать,
шаркать, держась за стеночку –
благо, что есть стена:
«Локти мои, коленочки!..
Прежние времена!»
Помнишь, бывало, деточкой,
не отрывая глаз –
бабушку с табуреточкой
видела ты не раз, –
но всё равно от ужаса
сжавшись – была, и нет,
смотришь, как бабка тужится,
двигая табурет
по деревенской улице. –
боже, куда она?! –
И отчего сутулится
худенькая спина?
Лёгкая думка детская
вихрем умчится вдаль.
Бабушку с табуреткою
лишь на мгновенье жаль.
Страхи сильнее жалости.
Согнутая дугой,
бабка тогда казалась мне
немощною Ягой.
Крутит судьба рулеточку.
Может, в её волшбе
бабушкой с табуреточкой
выпадет стать тебе?..
2
Часто, покоя ради,
дом её был закрыт,
и, на окошки глядя,
думалось: бабка спит
или сидит устало
где-нибудь в уголке,
отблеск от печки алый
бегает по руке.
Дети понять не в силах
жизнь на изломе крыл,
и невдомёк мне было,
кто ей дрова носил,
как доставался старой
каждый глоток воды,
и отчего держалась,
будто и нет беды,
словно бы всё обычно.
К ней приезжая, дочь,
матери горемычной
силясь хоть чем помочь,
как её ни просила,
из своего угла
выбраться та решилась,
только когда слегла.
Пашня, война, ухабы…
Верен проклятый слух:
короток путь у бабы
до вековых старух.
Тяжек военный волок –
год сосчитай за пять.
Век на Руси недолог –
трудно довековать.
Бабушка, помню с детства,
встанет спиной к теплу:
«Девка, не насидеться б
сиднем у вас в углу…»
Ночью, вскочив от боли,
скажет тихонько мать:
«В угол не сесть бы, Оля,
мукою вам не стать…»
Угол родного дома,
где каждый гвоздь знаком.
если уж быть худому,
лишь бы в углу своём,
лишь бы не на чужбине.
Что там? СытАя выть?
Северным небом синим
хочется жить да жить,
и не считать увечья,
словно их вовсе нет,
солнцу с дождём навстречу
двигая табурет.