Суровой тайной дышит сень лесная,
В глазах озёр печальных отражаясь.
Там древний дух без смерти обитает,
Сто тысяч лет влача свою усталость.
Порой летит на северное море
Погреться редким солнцем в жёлтых дюнах,
А то, прильнув к пологому угорью,
ЧертИт на нём неведомые руны.
Его печаль глуха и молчалива,
И взглядов, полных жизни, не выносит.
Скорбит о нём меж ветреных порывов
Кукушка в рукавах далёких сосен.
Он дал мне нить от бесконечной песни,
Сказав: «Сотки и пой, себе согласно,
Чтоб стал твой мир душе твоей не тесен.
Дерзай!» – и скрылся в чаще непролазной.
А я осталась, недоумевая,
Словам звенящим внять пыталась тщетно.
Он – дух, а я из плоти и живая.
И гнуть себя легко лишь бесхребетным.
Не быть прямой берёзе, что кривою
Растёт от юных дней по воле Божьей.
Но нить дрожит тончайшей тетивою,
Ложась в ладонь узором новой кожи…