Неясный, льющийся сквозь ставни,
свет
коснётся пола тонкими лучами -
неуловим, прозрачен и печален,
дрожаще-робок, призрачен и чист -
осветит на полу нетронутый штрихами лист,
встревожит комнату, мольберт,
у стен расставленные светлые полотна,
скворца в латунной клетке,
чей протяжный свист
разбудит Мастера, и тот раскроет окна!
И ляжет медленно рука – растерянна и тяжела –
на крашеный шершавый подоконник,
коснувшись влажного от утренней росы стекла,
дубового багета и оклада для иконы.
Застынет под рукой неровный край
пурпурной ступки из порфира
с остатками растёртой в пыль лазури,
на полках - в ряд флаконы со смолой,
пчелиным воском и эфиром…
Один неловкий жест – и вот рассыпан сурик!
Испуганный скворец, глаза зажмурив,
кричит и прыгает, словно на ветке, -
в клетке…
А солнечные блики вверх скользят по стенам небелёным,
рогожка на полу рябит, играя с ними,
неуловимо терпко пахнут рамы из сосны и клёна,
теперь вдруг ставшие ненужными, чужими,
как на холстах, давно готовых, – имя…
Привычный ветер, утренний, неспешный,
приносит водорослей аромат прибрежный -
оттуда, где сетей рыбацких ворох
и чаек шумные раздоры
у лодок на камнях…
Тележка старого молочника грохочет в переулке,
верша собой круженье запахов и звуков,
в котором сладким детством пахнет из пекарни тёплый хлеб…
...Обычный день художника,
который несколько недель назад
ослеп…