Под обрывом Спарты. Игорёк

Олег Бобров-Южный
   Игорька  я  знаю  уже  четыре  года,  а  он  всё  такой   же:  маленький,  щуплый,  очень  подвижный,  коротко  остриженный,  с  карими  косыми  глазами,  выпуклым  шишкообразным  лбом  и  широкой  обезоруживающей  улыбкой.  Ему  многое  прощается  по  причине  того,  что  «он  ведь  ещё  совсем  маленький»,  и  все  очень  удивляются,  когда  узнают,  что  Игорьку  на  днях  исполнится  четырнадцать,  и  его  переведут  к  старшим.  Просто  все  привыкли,  что  он  маленький,  ну  и  ладно.  А  Игорёк  будет  маленьким  и  в  двадцать,  и  в  пятьдесят  лет,  только  лицо  его  станет  покрываться  морщинами,  а  хронические  болезни  начнут  причинять  крайние  неудобства.
   Ест  Игорёк  за  троих,  всегда  с  «добавкой»,  но,  как  говорится,  не  в  коня  корм ,   -   организм  не  растёт  и  не  набирает  вес,  словно  боится  обнаружить  себя  в  мире  взрослых  -  мире  непривлекательном  и  опасном.  А  ещё  Игорёк  постоянно  раскачивается  как  заведённый:  вперёд – назад,  вперёд – назад   -    сидя  и  стоя;  вправо -  влево,  когда  ложится  на  пол  или  на  кровать.  Диву  даёшься,  сколько  энергии  затрачивается  на  это  многочасовое  изнурительное  раскачивание.  Но  Игорёк  не  устаёт,  он  просто  не  может  по – другому.  Спокойные  периоды  наступают,  когда  он  ест  или  чрезвычайно  чем-то  увлечён,  а  потом  опять  включается  живой  маятник.
   Игорёк  не  умеет  читать  и  писать,  и  вообще  многого  не  знает  об  окружающем  мире,  что  кажется  довольно  странным  при  его  сообразительности  и  невероятной  слуховой  памяти.  Он  знает  наизусть  множество  стихотворений,  а  однажды  поразил  меня,  сбивчиво  и  торопливо  продекламировав    несколько  произведений  Афанасия  Фета.  Конечно  же,  такой  мальчик  всегда  «на  ура»  выступал  на  всех  утренниках,    во  всех  концертах.  Но…  началось  половое  созревание,  характер  Игорька,  как  бы  это  сказать,  стал  несколько  разнузданным,  настроение  -  скачкообразным,  участились  периоды  депрессии,  и  он  упрямо  и  наотрез  отказался  от  участия  в  каких – либо  мероприятиях.
   Любимое  его  занятие  -  уединиться   где - нибудь   с  радиоприёмником  и  часами  напролёт  слушать  нашу  попсу.  Он  выучил  наизусть  десятки  песен  и  тихо  подпевает  себе  под  нос,  раскачиваясь  туда – сюда,  вперёд – назад.  Приёмник – его  единственный  настоящий  друг.  Бывает,  Игорёк  впадает  в  дикую  истерику,  если  надо  оторваться  от  прослушивания:  два  предыдущих  приёмника  он  яростно  и  бесповоротно  разбил.
   Игорёк    стал  упрям  и  раздражителен.  Он  садится  на  стул  в  игровой,  раскачиваясь,  обводит  хмурым  взглядом  однокашников  и  решительно  заявляет:
   -  Надоели  вы  мне  все.  Скоро  уеду  от  вас.
   -  И  куда  же  ты  поедешь,  Игорёк?  -  спрашиваю  я.
   -В   №№№№.
   -  А  что  там?
   -  Там  моя  мама.  ( На  самом  деле  в  №№№   находится  интернат,  откуда  его  к  нам  перевели.)
    -  А  ты  помнишь  маму?
   -Конечно,  помню.  (  Или  думает,  что  помнит?  Его  мать,  как  только  поняла,  что  родила  тяжёлого  инвалида,  тут  же  написала  «отказную»).  – Я  должен  обязательно  найти  её!
   -  Зачем  тебе?
Он  смотрит  на  меня  укоризненно  и  недоумённо.
   -Как  Вы  не  понимаете?  Чтобы  ей  помочь!
Настала  моя  очередь  недоумевать.
   -В  чём  помочь-то?
  -  Не  знаю  точно,  но  ей  очень  плохо.
   - Да  отчего  же  плохо?
Игорёк  произносит  фразу,  от  которой  мне  становится  не  по  себе:
   -  Конечно  же  плохо.  Неужели  Вы  думаете,  что  если  бы  моей  маме  было  бы  ХОРОШО,  она  не   приехала  бы  ко  мне,  своему  сыну?