Я умерла.
Под крики слуг, стенания вельмож и лай любимой суки,
обтерли тело лавровой водой,
связали руки.
Вначале сон,
как мелкая река, еще звучал, журчал и влажно хлюпал.
Затем, где глубже, Карны низкий вой
казался глупым.
Хотелось есть.
Изюмная кутья горчила, хоть была я безъязыка.
И запах помню - свежая земля,
на ней гвоздика.
Подумалось,
коль столько я могу, коль мне позволено хотеть, и сметь, и…
в чем разница меж умершею мной
и мной до смерти?
Я поняла,
исчезну навсегда, когда скелет сожгут, засыпав солью.
До той поры терпи, пусть нежить я.
Терпи с любовью.
***
Извне, изнемогая на песке, сползались волны
и лопался змеиный пенный след. Так сонно
шуршали ракушки, шептались -
Ш-ш-ш, да ш-ш-ш, смешная.
Послушай, в перламутровой тиши шаманит,
свиваясь туго в розоватую спираль измены,
мертвящий рокот у пределов Ойкумены.
Ты птичью клинопись у кромки вод читай двояко -
неузнанной придёт беда, как муж в Итаку.
Послушай черных пифий злобный хрип, сердечко,
они гадают на дымящихся кишках овечек.
Зачем нагой заснула возле гор Гимметских?
За сладость мёда Зевс тебе заплатит смертью.
Стань золотой пчелой, стань чистой Афродитой -
неважно. Твой герой тебя пошлёт –
Иди ты…!
***
Я вынырну, не узнавая время,
и, протянув ладонь сквозь серый свет,
увижу - линий на ладони нет
и нет окна, и серый свет ложится
воздушно, неуверенно, слоисто
на гладкую ладонь. В ладони семя,
меняется, как свечи у огня,
текуче превращается в росток.
Как жадно из ладони тянет сок
и вьётся ус, врастая в плоть предплечья!
Но тянущая боль не длится вечно -
бутон набух, легко толкнул меня
под сердцем в пустоте моей вселенной,
где первозданный хаос, но тепло
рождающихся звёзд песок в стекло
сплавляет и затем в чудесных формах
мгновенно стынет. Там в стеклянных водах
цветок растёт, и жизнь его бесценна.