Я не знаю, что такое -- у Поэзии реформы;
Но чую, у неё всё там, всегда -- на мази.
Поэт, поберегись, а лучше запомни:
Ты олух несусветный: мастерство -- это дзинь.
Гонит сладострастие по венам усталости
(Ты такой спортивный не скажешь неуклюж),
Лишь, по ночам печалишься ты чайником искусственным;
Столько, всего сказано, а ты же -- як тот плющ.
Мучишься улиткою по цацэньке дома,
Облизываешь грёзы застывших кирпичей...
Ах как ты, возомняешь-то, себя тем управдомом --
Царственным носителем зелёных сарычей.
Соки с тебя брызжут тягучими ручьями,
Эка, как у вас поэт, настолько все близки,
Что разом, заменяют вам, не ум, а разум;
Миленький приходчик богобоязненной у-дзинь.
В храмах, мудрецам монашки наливают
Жажду отвращения -- развратничать ни ни.
Ты посмотри на них... такие же, на митингах
Ракеты любви.
А ты там кто? Фотограф? снимаешь все их страсти;
Как фетишист заборный не брезгуешь ни чем.
Подумаешь, так часто, они как те же фантики
В туалете у-и-дзинь.
Но посмотри на это ты, с другой стороны,
Ведь не в пример другим -- в погоне и за словом;
Простите, с большой буквы не намечтаешь там чево...
Слово-то, оно ведь, всегда и всем такое
У омута, реки родной, вначале, а потом...
Полюбить на теле, выжигая имя...
Что же это, Господи, творится на груди!
Ну а после, в баньке, отсказать Ирине:
Ты давай, о Слове, с тобой поговорим?