Мир как убежище, щель между светом и тьмой.
Парус уплывшей фелюги восьмые сутки
реет в полотнище моря, зовёт с собой.
Только источник пронзительно сверху слева
льёт на портрет потомственной проститутки,
с которого смотрит мадонна, не королева.
Так само понятие хлеба зреет зёрнами на ладони,
наливается каплями твёрдости в скошенном колоске.
Одинокая выпуклость жизни пятном на темнеющем фоне
"ненаписанного никогда". Только высохшая фелюга
остаётся истошно лежать на горячем солёном песке.
Но её всё равно не догнать, балансируя в центре круга.