1.
День вчерашний был, как мешковина.
А сегодня солнышко взошло.
И блестит подтаявшая льдина,
и хрустит, как тонкое стекло.
Над асфальтом мокрым много света.
Не целуй лучами мне глаза.
Это нехорошая примета.
Расставаться нам еще нельзя.
Не напился я имбирной влаги
воздуха и золотых ручьев.
Не привык мой разговор к бумаге.
И пока я в мире ни при чем.
Если расставаться – ненадолго.
Я в прозрачность эту возвращусь
любоваться сотканным из шелка
ясным полднем, разводящим грусть.
За прощаньем снова будет здравствуй,
солнечный восторг и хрупкий лед.
И кораблик белый дальних странствий
в небесах навстречу мне плывет.
2.
Сначала вроде пели провода.
Затем уже вовсю неслось раскатом.
Куда мне деться в городе покатом,
когда прорвет весенняя вода?
Я оказался на проспекте хрупком.
Бюст Гоголя топорщил крылья плеч.
Он усмехался, но хотел бы лечь
и в сон уплыть, а не торчать обрубком.
Весна бежала по проспекту вниз.
Вода струилась следом по брусчатке.
Догнав ее, облизывала пятки.
И мок подол под клекот птиц и свист.
И Гофман сказку начинал с конца,
где все нелепости давно открыты,
И плыл легко кораблик мой со свитой
забытых папирос веселого курца.
3.
Настрой приемник на волну небес
и повторяй, что молвят Божьи губы.
Поэт, тебе открылась тайна бездн
вселенной всей и все ее уступы.
Ты по ступеням светлым тем взойдешь
к вратам словесности в богоявленском часе.
Смотри, смотри, как этот мир хорош,
ужасен, страшен, мерзок… нет, прекрасен!
Макай свое засохшее перо
в чернила космоса и на бумагу вылей.
Но знай: что ново, то всегда старо,
и к тем придешь, что здесь когда-то были.
4.
И еще потому что так много разлито ночного покоя,
и такое количество звезд, что оставишь затею считать.
Что касается этих кустов, то про них еще Дафнис и Хлоя,
освятив их ночлегом, смогли бы сполна обо всем рассказать.
И еще потому, что оказия, случай, простое стеченье
ситуации, нет – обстоятельств иль бог его знает чего.
И еще потому, потому… почему не имеет значенья.
Все равно не узнаешь причин восхищения своего.
О, школярская эта привычка во всем находить объясненье!
Только вместо него – пустячок, сущий вздор, чепуха, ерунда.
Просто жест, легкий штрих, сладкий миг, ну улыбка, рука на колене,
ну глаза, где с удвоенным блеском кочевая вселилась звезда.
5.
На выгнутом мосту нас было двое,
застывших между небом и рекою.
И то был самый первый наш приют.
Вливая мрамор в долгожданное объятье,
скрепив уста горячею печатью,
дуга моста нас отдала на Божий Суд.
Фонарный свет под ноги сыпал медью,
дрожало серебро в небесной тверди.
И так могли мы навсегда окаменеть.
Но разлучив нас на мгновенье ровно,
меж нами вдруг прошла с лицом бескровным
прохожая, похожая на смерть.
6.
А ночью от угла к углу,
подобно мощному крылу,
теснятся тени на полу.
Какой их ангел здесь оставил?
Когда я, подперев скулу,
склонялся над письмом к столу,
он воспарил в ночную мглу,
ничьих не соблюдая правил.
Он делал то, что он хотел.
Но дом тотчас осиротел.
И лист письма остался бел.
И я забыл о том, что помнил.
Как от чужих поступков, дел
зависим мы, – и даже тел! –
что без кого-то мы, как мел,
как мел, рассыплемся в ладони.
7.
Пока еще идут века,
нам примораживая веки,
и в светлой полусонной неге
тасует карты нам тоска.
Пока еще идут снега,
завесив воздух белой сеткой,
и жизни траурную метку
не разглядеть издалека.
Пока блаженствует рука
от близости прикосновенья,
и это легкое затменье
нащупать пробует строка.
Пока дни наши не ясны
и тайнами тревожат сны,
пусть книга пишется весны,
пусть книга пишется весны...