На чёрной земле, опалённой пожаром
сгоревшей дотла деревушки одной
(вдобавок нагретой полуденным жаром)
лежал чей-то крестик, так сердцу родной.
Кайма у него от золы пожелтела,
придав серебру позолоченный цвет,
и как-то в лучах разноцветно блестела
глазам, любопытно смотрящим, в ответ.
Шла мимо пехота, машины гудели.
Гремел долгий бой канонадой вдали;
и люди, на крестик, печально глядели,
и тихо молились Святым, как могли.
Ступала нога, сапогом не касаясь
истлевшей земли, где сам крестик лежал;
и будто бы кары небес опасаясь
его, грузовик, не спеша объезжал.
Никто и не знал, с человеком что стало
который души амулет не сберёг:
Как знать, может быть, его гибель застала,
и он навсегда в землю русскую лёг.
А может отец, этот крестик, в кармане,
о чаде погибшем, как память, хранил,
и здесь, между жизнью и смертью, на грани,
в бою скоротечном его обронил.
А может кого-то нацисты хватали
и гнали в концлагерь, рабом, в кандалах,
и крестик, сорвав, каблуками топтали,
зверьём обратившись в безбожных делах.
Шли люди на Запад в тот день, бесконечно,
колонна к колонне, боец за бойцом,
как будто река, что впадает беспечно
в озёрные мути прозрачным рубцом.
Шли люди туда, где весь Ад преисподней,
где нет ничего, кроме гибельных мест;
им вслед, освящая молитвой Господней,
сверкал переливами маленький крест.
Туда, где зарницы в дыму задыхаясь
лизали огнём небосвод, что упал,
шли люди, а крестик, с бойцами прощаясь,
крещения свет в спину каждому слал.
03.06.11.