Посвящается моей маме и деду - Михайловым Екатерине и Евстафию.
Больничная палата. Две кровати: одна давно безвременно пуста,
Другую занимает мама Катя, о прожитом гласят ее уста.
Тянулись дни дождливые,как слизни. Повспоминать, о детстве рассказать,
Кому как ни родным, о трудной жизни поведать, и того не пожелать:
"-Когда была младенцем, (рассказали), с болезнями в дом горе занесло.
Меня спасли, а мать поистезали, как многих без лекарств...Не счесть число.
В пеленках мокрых, плача столь устало, примолкла , сон к ночИ совсем догнал.
Соседка баба Саня укачала, и муж её мне песни напевал.
Семьёй бездетной взята старичками. Любили, как свою родную дочь.
На небо глядя, там, за облачками, летал отец тогда, за ночью ночь.
Знакомству с папой все семь лет мечтала, открытки присылал с учебки, с войн:
В испанской воевал еще сначала, да небо охраняя над Москвой.
Все время полк менял места полетов… Нам раненых везли, везли, везли…
А я ждала военного пилота, боялась не узнать в числе мужчин.
"-Как манны ждешь, наивная девчушка, как будто вот-вот "сядет" во дворе.
А мамочка твоя давно, Катюшка, хранитель-ангел папы на крыле…"
Поворошим забытые страницы: как зимы замерзали без еды...
Как ждали новостей передовицы… как чистый снег топили до воды...
И для солдат бинты стирали позже, брались одежду починить для них...
Не время детству! Тут присесть негоже, не знали вовсе разниц возрастных!..
"Мой первый класс в далё-ком сорок пятом, когда не весь пожаров дым ушел,
Японию Америка проклята накрыла бомбами. Исход, ох, был тяжел…
Пошито платье с лоскутка соседки и туфли чьи-то дали мне они.
Спешил сентябрь, и оставляя метки, заплечный куль тетрадями полнил.
Давным-давно все возвратились с фронта: шли поезда на юг, Урал, в Сибирь…
Однажды так почудилось мне что-то: среди гражданских проблеснул мундир.
Его увидев, ринулась я с места... Навстречу понеслась, что было сил:
"-Мой папка! Папка родненький! С приездом! Ах, кабы знал ты, как ждала... Где был?"
В больших мужских руках вся растворилась: поднял отец, прижав, как дар, к груди.
Глаза полнились слез, но я светилась: - Живой, живой!"- Катюш, я не один..!
…Как знать, что тот рассказ коротким будет… Столь сильный голос тих до шепотка…
"ТакИ дела… детей военных судеб…" Под капельницей свесилась рука.
Бегу, зову: "-Скорее, медсестричка!.. Иглу втыкает: как, не больно вам?
И медленно закапала водичка: "тебя на небеса я не отдам!"
Утих рассказ, уже не продолжаешь. Всю боль о детстве выложив свою.
В глубокий час души еще мужаешь. Запоминаю, слушаю, ловлю.
(В ее ладошке сухонькой ручонки искрилась горсточка военного тепла,
Закладкой в книге сироты-девчонки тот школьный снимок, какой тогда она была).