Ты был независимым, я претворялся тобою.
Так, мне казалось, смогу за тобой успевать.
И каждый раз, когда прыгал ты вниз головою,
Мне по частям нужно было тебя собирать.
Я был безжалостен, жалость сегодня не в моде.
Так, мне казалось, смогу я тебя отучить
Рвать парашют и закуривать прямо в полете,
Но мне приходилось снова тебя лечить.
Я привык видеть тень твою рядом с тенью своею,
Слышать твой голос, и вовсе не слушая слов.
И мне стало казаться – иначе я не сумею,
Однажды оставить тебя я не буду готов.
Я смотрел, как ты куришь, и вдох твой выходит дымом,
Спиралями вьется по шее... я молча меняю бинты.
Я остывал, как в темной воде безглазая рыба,
Никогда не умел я быть гордым, каким умел ты.
Ты бунтовал, не жалея себя, без предела.
Смелость свою проверял, не давал ей соврать.
От страха тебя потерять душа моя леденела,
И мне приходилось руками ее согревать.
Мой удел – остывать в воде, как рыба без глаз.
В этой мутной воде ей уже глаза не нужны.
Я устал видеть раны на теле твоем каждый раз,
Когда снова на шрамы мне нужно накладывать швы.
Но я тебе нужен... зачем-то я все еще нужен.
Ты в безопасности, лишь когда близко ко мне.
Ты меня так же, как прежде, болезненно любишь.
Любишь тогда, когда знаешь, что я тебя – нет.
Кем я был для тебя и кем теперь стану,
Если ты вдруг захочешь уже навсегда уйти?
Я принимаю тебя как привычную данность,
Как я смогу тогда тебя отпустить?
Еще тысячу раз ты будешь срываться с обрыва,
И пять тысяч раз выпрыгивать из окна,
А я – возвращаться, чтоб снова быть терпеливым,
Чтоб снова и снова, и снова тебя зашивать.
14