* * *
Да, вряд ли я сумею сочинить строчку длиннее и умнее, чем у И. Бродского,
едва ли решусь перетосковать У. Шекспира и перегрустить С. Есенина,
поэтому, извините за нескромность, творчество моё может и не броское,
но, как и это несовершенство чумазое, уже вполне себе весеннее.
Я честно пробовал следовать принципу «можешь не писать – не пиши»,
но вовремя спохватился, что и это – от лукавого.
Можешь не читать – не читай, можешь не дышать – не дыши,
не люби, не живи…– вот наилучшее правило от этого малого.
Ну, до чего же это увлекательное занятие – живописать неописуемое!
Вертишь воображение, как трубку калейдоскопа, и любуешься мирами – своими, вселенскими…
И пусть себе давит атмосферный столб на туловище твоё и без того веское,
главное, чтобы душа в нём оставалась такою же невесомою.
И до чего же это приятное занятие – любить! Бескорыстно, бестелесно, безадресно…
Гораздо приятнее, чем любовью, так сказать, «заниматься».
А ещё я узнал, что, когда весело, как не странно, редко бывает радостно,
а реальность, какая бы ни была, круче, чем анимация.
Расточительность, как правило, почти всегда исключает щедрость,
а расчётливость крайне сложно уживается с мудростью,
и поэтому я не редко ощущаю свою ущербность,
воспользовавшись ума изворотливой сущностью.
Ну, вот вроде и всё. И, закругляясь с этим затейливым «стихосложением»,
попробую изречь что-нибудь подходящее по рифме в итоге:
пожалуй, каждая честная попытка искусства достойна уважения,
а каждая чистая попытка любви – суть присутствие в Боге.