Светлой вести ль победной чая, стих под грудью ль в ночи качая,
Вспомяну, что, пускай не насмерть, и на ком ни была б вина,
Чёрной пулей житейской были – пусть лишь наискось, не навылет, -
Был задет… и восходит боли жгучеперстная купина.
И птенцом, что в грозу похищен, сердце путь к колыбели ищет.
В плен сдаётся оно былому, чей росток не успел взойти;
Я корабль, потерявший снасти, я осколок советской власти,
Я ищу имена и лица тех, кому не сказал "прости".
И, совлёкшись, спадает полог, и, зажёгшись, не меркнет всполох,
И вот-вот всё начну сначала, чтоб, ни рубчика не тая,
Серебристой кремлёвской елью иль пречистой росой-капелью
Перед очи твои предстала белым-белая жизнь моя.
Чтоб мечтаньям не сгинуть втуне, чтобы в том выпускном июне
Ты ладонь мою взять решилась, хоть всегда я робел с тобой,
А потом сквозь туман и гомон поглядела вослед вагонам
И из диких краёв песчаных в светлый день дождалась домой.
Но не так, но иначе сталось, вдаль умчался бел-тонок парус,
И – уже не млад-весел колос, - навсегда я останусь тем,
Кто, и крылья сумев расправить, был не в силах полёт возглавить,
Кто ни крест не сожмёт, ни скипетр ни скорбя, ни когда взлетел…
С жизнью можно ль сыграть в орлянку? Вожаком не бывать подранку.
Пусть журавлик других не хуже, но в осенней тиши дорог
Он не путь пролагает клину, а тревожно глядит в низину,
Он тревожной охвачен думой – не таится ли там стрелок…
Что ж… кто знает, что в мире благо! Не добыл я венца и стяга,
Но отмечен я даром слова, повелевшим: цели и рань!
И, пусть била нет-нет кручина, но лелею я дочь и сына,
И любви золотая жила мне открылась, лаская длань.
И, пускай посулила зрелость боль о том, что в свой срок не спелось,
И о том, что в висках снежинкам не растаять уже весной, -
Мне не надо, чтоб всё сначала! Ведь приветны гудки причала,
И дитя на руках смеётся, и подруга моя со мной.