Сказка
...У моего прадеда была большущая чёрная овчарка. Звали её – Трезор.
Я её, конечно, никогда не видела, и прадедушку видела только на фото, но пыталась представить себе – какими они могли бы быть? Прадед, конечно же, был похож на деда, портрет которого в деревянной раме висел на стене. Это к ним, обоим, и к деду Андрею Михайловичу, и к прадеду Михаилу Андреевичу, можно было, когда никто не видит, подойти погрустить или поделиться секретом, которого больше нельзя открыть никому. Они радовались вместе с тобой или строго хмурились...
А Трезор... Чёрных овчарок видел, конечно, каждый, и не раз. Эка невидаль – чёрная овчарка! Но ведь должно же быть в ней что-то такое, особенное, чего в других нет...
И это самое, «чего в других нет», я находила в кличке, понимая её буквально – «Тре-зор». То есть не только чуткая, что вообще-то каждой собаке свойственно, но и очень зоркая. А это дано уже не каждому псу. Втрое зорче если не всех собак вообще, то всех овчарок – непременно. Соколиный Глаз...
...Всё оказалось и куда проще, и куда интереснее, и даже лучше, чем я предполагала.
Я подросла, прочитала разные книги, в том числе и о собаках, и об их именах... И вот что выяснила.
Имя нашего овчара происходит от латинского слова “tresor” или от французского “treasure”, а они оба, в свою очередь, от латинского слова “tresaurus”, что означает «сокровище». Так что зоркость здесь ни при чём...
Говорят, есть такая работа Аллы Кторовой, американской писательницы русского происхождения – «Сладостный дар». Об именах. Есть там и история самых популярных сегодня у нас и кажущихся такими старыми, исконными, кличек – «Жулька», «Дружок», «Жучка», «Полкан», «Салтан»...
Мне не удалось прочесть саму работу, а лишь издавашийся (и продававшийся в ларьке на Васильевском) отрывок, переведённый на русский - небольшую раскладушку с комиксом о белой собачке на первой странице (по ходу истории собачка постепенно меняет окрас с белого на чёрный)...
До самой книги дело пока не дошло - нет её в библиотеках...
...Пока дело дошло лишь вот до такой сказочки.
Зачем, спросите, сочиняла?
Да просто чтобы всё почерпнутое покуда уложилось в голове... Согласны?
***
Ну, так вот.
Сказочка.
В некотором царстве, в некотором государстве, а нигде как у нас в России, заговорили как-то люди русские на чужестранном наречии. И чужом, и странном, получается...
Машу стали именовать «Мими», а Ивана – «Жан». Не отстал от них и сосед Степан – перекрестил себя в Этьена. Отчество, правда, оставил прежнее.
Разумеется, и собачек своих, за большие деньги купленных, холенных-балованных, в хвост и морду целованных французских болонок и левреток итальянских, барин перекрестить не забыл. И стали их звать по новомодному обычаю: «Жужу», «Жоли», «Шери», «Ами», и как-то ещё...
Что до мужиков, то они французского не понимали, забав барских не одобряли, а псов своих деревенских как прежде именовали, и сто лет, и триста, и трижды по триста, так и впредь продолжили.
Вскоре разонравились чужеязычные клички новоявленным французам. Ну что, скажите, хорошего в имени, от которого ни ласкательного, ни уменьшительного не произвести? Как собачек баловать, в хвост и в морду целовать? Как же их ласково называть? «Жужу» и есть «Жужу», как ласково ни зови, а всё звучит не по-русски. Даже, более того – смешно звучит!
Так стал барин клички своих собачек перекраивать на русский лад - чтобы, значит, и по-русски звучало, и от моды не отстать. Трудная задача!
Ведь это что же получается, если вот так взять и всё на русский перевести?
Жужу – «Игрушка», Жоли – «Хорошенький», Шери – «Дорогой», Ами – «Друг»... Плохо как-то получается. Нет таких кличек.
А есть такие клички: Ворон, да Жук, Шмелёк, Шершень, Кусай, да Барсук, да много ещё...
Волчок, Белка, Черныш, Белолоб да Белолап! Сорока да Журка, да Кутя, Сурка, да Кукса, да ещё невидаль – Топишка... да ещё Наслышка... да Торопка и Шустра, Турьян, Буян, Шатало, Громыхало, да Мурлыка, Гнусиха, Жериха, да Лютня... А стоп, однако. Это клички гончих, тоже наши, не привозные, только не о них сейчас сказка. А речь о том, что их можно назвать ласково!
А тут - что делать?
Думал-подумал, и придумал.
И стала Жужу – Жужушкой, Жоли – Жолькой, Шери – Шериком, а Ами – Амишкой.
Много ли времени прошло, не знаю, только эти имена болонок да левреток оболтались на языке и зазвучали теперь уже совсем по-русски: Жушка, да Жулька, да Шерик, да Мишка...
Услыхали как-то новые клички барских собачек крестьяне деревни Вшивая Горка, усмехались в бороды: «Ни дать ни взять, пьян барин-то наш. Слышали, начал звать собак своих по-русски! Жучка-жучок да Жулька-жульё, Шарик – как ёжик, ни головы, ни ножек...»
И прижились на Руси новые клички. И все говорили: «И метко же сказано, и точно же подмечено!
Поистине, наши, исконные, корневые, клички!»
А что же наш барин Степан, то-есть теперь он был Этьеном? Отчество, правда, так прежним и осталось, только я его не помню.
А он был человеком умным и образованным. И чувством юмора не обделённым.
Понравилась ему эта неожиданная шутка. Вся эта затея с переводом имён.
Посмеялся он над «исконно русскими кличками» и переделал кличку своей самой любимой собачки ещё раз, уже совсем на русский лад. И стали Мишку, бывшего Ами, именовать – «Дружок»...
Ведь собака, как мы с вами знаем, друг человека.
Но эта кличка в деревне не прижилась. Не понравилась.
Ну какой, скажите, пёс – друг крестьянину? Вот корова или лошадь... Не зря в старое время им и клички давали – «Другоша», «Другоня»...
А пёс – он дом и добро охраняет...
Но вот поле на нём не вспашешь!