- Знаешь, какой он хороший у меня был, мой Сашок? О, ты даже представить себе не можешь!
Она шмыгнула носом, как будто ей было не пятьдесят с хвостиком, а лет на сорок меньше, и смахнула слезинку со щеки.
Собеседницу свою я воспринимала с трудом. Стоило ей радостно открыть дверь в лавку, как в животе у меня появлялся противный холодок. Она спокойно могла бы олицетворять собою значение слов « громогласность» и «бесцеремонность».
Поначалу я даже не могла определить её возраст. Странная–престранная особа: неухоженная, плохо одетая и прокуренная до такой степени, что я невольно пыталась возвести между нами барьер, хотя бы мысленный. Детские распахнутые глаза и манера говорить, словно она каждую секунду находится под прицелом телекамер – нарочито громко и театрально. Точно так же ведёт себя мой, артистичный от природы, пятилетний внук.
Впервые она появилась, когда её муж Сашок заболел. Заболел неожиданно и тяжело. Она старательно выспрашивала у меня все тонкости написания церковных записок, подготовки к исповеди, не менее старательно записывала всё это и очень долго благодарила перед уходом.
Спустя какое-то время она пришла в чёрном платке с заплаканными глазами. И смотрела на меня этими глазами так, что каждое, сказанное мною слово, казалось мне сказанным всуе рядом с этими распахнутыми в мир глазами.
Все сорок дней она прибегала в церковь, чтобы поставить свечечку за Сашка.
Потом у меня умерла мама… Увиделись мы с моей собеседницей только несколько месяцев спустя.
Так же резко открылась дверь и вошла она, распространяя вокруг себя запах одежды, пропахшей никотином, и улыбаясь во весь рот.
- Ну как же я рада тебя видеть! – сказала она с такой искренностью, что не поверить ей было невозможно.
Была Радоница. И народ шёл в церковь нескончаемым потоком. Вздохнуть было некогда.
Она появилась минут за десять до конца рабочего дня и радостно сообщила мне, что пришла помолиться за Сашка.
- Щас я тебе расскажу такую историю про него, закачаешься просто, - сказала она, а я тоскливо посмотрела на стрелку часов, приближающуюся к семи. Одиннадцатичасовой рабочий день подходил к концу, и я была уже просто на автопилоте от усталости. А дел ещё переделать нужно было достаточно.
- Ты вот только послушай, послушай…
Я кивала ей, заполняя на следующий день свидетельства о крещении, выискивая в святцах дни ангела и одновременно следя за крыльцом – не идёт ли кто-нибудь ещё.
Она говорила, говорила. Я слушала её вполуха, как вдруг, что-то заставило меня прислушаться внимательней.
- Он ведь, Сашок, рассказал мне как-то. Ты знаешь, он из Архангельска у меня. Всё удивлялся, что здесь, стоит морозу опуститься до – 23, как в школах отменяют занятия. А он всё вспоминал, как сам ходил в школу. А школа в пяти километрах от деревни у них. Мороз такой, что ой-ё-ёй. А идти нужно. Да что ты! Он ведь нахлебался в детстве. Маленький такой был, такой маленький…
Она так это произнесла, что я посмотрела на неё невольно. В глазах у неё стояли слёзы.
- Недолюбленный… Детей четверо. Мать померла рано. А ты представить себе не можешь, как он умел подарки дарить! Так подарит, что на сердце светло становится. И плевать, что это безделушка какая, которая мне нафиг не нужна…
- Так вот, шёл он как-то в школу. Морозище был не детский. И вдруг он видит, как с ветки упала птичка в сугроб кверху лапками и не шелохнётся. Он ведь, глупый какой, полез через сугроб, достал эту птичку и сунул к себе за пазуху. С ней и пришёл, значит, в школу. А во время урока птичка отогрелась. И пурх, - она озорно засмеялась, изображая вспорхнувшую птичку. – И полетела по классу. Шума было… Сашку попало тогда здорово.
Она вдруг замолчала и, посмотрев на меня, как обладательница тайного знания, произнесла:
- Я знаю, что Сашок теперь с Боженькой. Я это чувствую. Просто, когда он умер, Боженька поднял его, как ту птичку, и сунул к себе за пазуху…
Она шла по нестаявшему местами снегу сутулясь. Поворачивалась ко мне время от времени и улыбалась. А я думала о странной этой жизни, в которой мне повезло встретить по-настоящему счастливую женщину, неухоженную и пропахшую табаком, обладающую бесценным сокровищем - умением дарить и принимать тепло человеческое.