Биографическое. Моему деду – Фомкину Ивану Прокофьевичу посвящается....
Что вспоминать, что всколыхнуть? ...
На ясном небе громом
Весть о войне пронзила грудь
И в горле встала комом.
Кто молча встретил, со слезой
Вещание набатом,
Что молвил Молотов грозой,
А кто отборным матом...
Коснулись тел, коснулись душ
Призывы, похоронки.
Страна впряглась в тяжёлый гуж,
И с нею Ваня Фомкин...
Семнадцать лет, я молодой -
Мечтателен, беспечен.
Наш двадцать третий год войной
Особенно отмечен.
Мне восемнадцать в ноябре,
Но доучиться дали.
Закончил курсы в декабре,
А в марте уж призвали.
Я помню тот субботний день,
К полудню было где-то -
Мелькнула за окошком тень
Технички сельсовета.
В руках её дрожал листок,
И мысли чётко, веско
Вердиктом стукнули в висок,
Что принесли повестку.
Надсадно ухнуло в груди
От этой телеграммы!
И вздохи, всхлипы позади -
Я помню слёзы мамы...
«Учебка», Тоцкое, сержант
И маршевая рота*.
Держись проклятый оккупант!
Идёт к тебе пехота!
Вокзал, вагон, под стук колёс
В висках стучали мысли.
Нас паровоз на бойню вёз
В прямом, буквальном смысле.
На фронт ночами молча шли
С винтовками пустыми -
Для них патронов не нашли.
Днём прятались в кусты мы.
И вот пришли – лесок, овраг,
Полковник, всюду люди...
А за лощиной грозный враг,
С которым драться будем.
Воронежский горячий фронт
Под крышей небосвода
Вписал меня под шелест крон
В стрелки и в замкомвзвода.
Стрелковый полк шестьсот...
Пятьсот двадцатый встретил!
Восьмая рота, первый взвод,
А батальон наш – третий.
Мне командир попался крут!
Сидел. Суров, короче.
Без пряников его был кнут,
Но справедливый очень.
И вот он – грозный «передок»,
И фриц за дымкой зноя,
И «рама»** на' небе дымок
Пускает надо мною...
Как только скрылся хвост её -
Пошла бомбардировка!
«Крещенье» здесь прошло моё,
На наковальне ковка!
Я видел бомбы над собой!
Страх сковывал до пяток!
Глубоким следом первый бой -
Оставил отпечаток.
И тело, съёжившись в комок,
Сжималось и вжималось!
Но панику я превозмог,
И огляделся малость.
Вокруг - воронки, крики, стон,
Зловещий запах смерти!
Вот взрыв! - Меня подбросил он!
Слилось всё в круговерти!
На бруствере ничком лежу.
Бомбят! За вспышкой вспышка!
Нет мочи, нету терпежу!
Горит огнём лодыжка! ...
Хотел я в суматохе встать -
Комвзвода выкрик громкий
Меня одёрнул, вспомнив мать:
«Лежать, товарищ Фомкин!»
Бомбёжка потрясла меня
И дух атаки первой!
А далее - в пылу огня,
«Зачерственели» нервы.
Кусала пуля-дура раз -
Легко – насквозь в предплечье.
Здоровье было там у нас
Почти нечеловечье...
Брал языка, в разведке был,
Фашистскую ватагу
Винтовкой Мосина долбил
И проявлял отвагу.
Однажды ночью в блиндаже
Спал на немецком трупе -
Я страх не чувствовал уже,
Варясь в кровавом супе.
Привычно на кошмар смотрел:
Коверканные души,
Заградотряды, самострел***,
Отрезанные уши…
Вот осень, утро, немец бьёт -
Бомбёжка артобстрела!
Атака! Крик: «Ура! Вперёд!»
Бросает в пекло тело.
Свистит колючий, жгучий рой,
Ряды бойцов редеют!
Солдаты на земле сырой,
В кровавых лужах рдеют!
И вдруг удар сильнейший в бок
Расплавленным металлом
Крутнул юлой, сбивая с ног,
Пятном расплылся алым.
Взорва'ло тело по кадык
Той пулей разрывною!
Чуть-чуть левее и – кирдык -
Судьба была б иною...
Как раскалённая игла
Всё естество пронзила!
И боль сознанье обожгла
С неимоверной силой!
Кровь хлещет, хлыщет миномёт!
«Пусть смерть! Но чтоб без плена ...»
Осколок в ту же ногу бьёт!
Теперь уже в колено...
Все губы в мясо искусал!
Лежа в какой-то яме,
Я землю-матушку кромсал
Зубами и ногтями!
Я не забуду тех часов -
Они тянулись вечность!
Ночь октября под крики сов
Стремилась в бесконечность.
Нога - сплошное мясо! Боль
Туманила рассудок...
И длился этот бой с собой
И с темью - больше суток.
Но, слава богу, день настал,
Дождался санитара.
Кровавый не разжал оскал,
Ведь продолжалась кара -
Телегой тряской повезли,
Не склонной к сердоболью -
Мне кочки мёрзлые земли
Крошили зубы болью!
Вот санинструктор, прикус в рот,
Стакан гранёный водки.
Перекрывает кислород
Мне крик, застрявший в глотке! ...
Дорога, госпиталь, Тамбов.
Трясло - вокруг бомбили...
И груды трупов! Без гробов
Тогда их хоронили.
Наш поезд санитарный в тыл
Был снаряжён в аврале.
На Чкалов я в бреду уплыл,
Но там не принимали.
Перрон, вокзал очередной...
Читаю мутным взглядом:
«Аб-ду-ли-но... О, боже мой!
Моя Покровка рядом! ...»
Я в треугольник пару строк
Царапнул: «Жив, задело...»
Но не добрался тот листок,
Своё не сделал дело.
Судьба-злодейка - немила,
Глумится с нами впору -
Ведь в это время мать брела
В «Артёмовскую гору»! ...
В Магнитогорске взяли нас,
С полгода пролечился.
Вставать, сидеть - как в первый раз
Я заново учился.
Там мамам нянечки сродни -
Выхаживали в ласке.
Спасали нежностью они
При каждой перевязке.
Домой вернулся по весне.
Парней в ту пору мало,
Но не до свадьбы было мне -
Параличом сковало.
Невмочь ходить, невмочь лежать -
Корёжило, ломало!
Горела подо мной кровать!
И мокло одеяло...
Молилась мама за меня
Ночами у иконы,
Сестрёнка плакала в сенях,
Едва заслышав стоны.
Лежал я словно на угля'х,
Но дал господь здоровье -
Я встал к станку на костылях!
Хоть шрам сочился кровью...
Нога не гнётся, но в строю!
И снова я воюю!
Вовсю ваяю и крою
Свою передовую!
Точил Победу за станком
В цеху резцом токарным!
И фронту помогал, как мог
В тылу трудом ударным!
Награды есть, не постыжусь -
Вот ордена, медали…
Одной особенно горжусь -
Что за отвагу дали.
Воспоминанья бередят,
В ноге осколки ноют...
И снятся лица тех ребят,
Что не пришли со мною...
Не допускайте же войны,
Потомки, заклинаю!
У мирной жизни нет цены!
Я точно это знаю! ...
апрель 2015 г.
* Подразделение, отправляемое из запасных войск для пополнения в действующую армию.
** «Фокке-Вульф» Fw 189 («Рама», или «Uhu» — нем. филин) — двухмоторный двухбалочный трёхместный тактический разведывательный самолёт.
*** Так называли тех, кто умышленно наносил себе увечье, чтобы их отправили в тыл. Чаще всего они сами стреляли себе в руку или ногу, отсюда и их прозвище. Официально такие действия назывались членовредительством.