Уходишь. Расселение лучше, чем песнь натюрморта над разбитой художником вазою.
Эскиз картины запечатлевается в грифельных мазках на поверхности битого стекла.
Всё решается, как лавина над телом альпиниста, беспрекословно, слепо и сразу.
Что ты морщишься? Чемоданы готовы? Сколько времени? Рука затекла.
А потом… не всё ли равно, где восход начинает головокружительное движение?
Страны света? Где свет? За порогом квартиры сгущается тьма, и в сгустках слов
начинается новый виток отторжения, гнева, прощения и сближения,
и безумия ошалевших от выполнимости цветущих в сознании снов.
Возвращаешься. В квартире от света светильника испуганно тени шарахнулись
по углам. Им, наверное, легче дышать и легче жить в углах.
Вспоминаешь. И гложет сердце слово «уходишь», и холодное веянье страха:
Навсегда? Не может этого быть! Но он будет расти, этот страх.
На кровати – расчёска с зубьями острыми, как пощёчина,
та пощёчина, что когда-то (давно ли?) положила начало пройденному пути.
Этот путь – впереди. Он стоит пред тобою, холодный, расчётливый,
и ты должен его, стиснув память, ни разу не оглянувшись, по краю пройти.