Валит хлопьями мокрый снег, в Январе расцветает Март, город стар, одинок и сед, и подвержен семи ветрам. Я живу здесь который год, [и поэтому я как свой]. Город пьет из подземных вод, умывается темнотой. Иногда я за ним слежу. Его улицы будто спят, но любой беспокойный шум пробуждает слепой азарт: зажигаются фонари, возрождается пульс дорог, в ноги бьется сердечный ритм - переменный подкожный ток.
Да, мой город весьма хитер, только я не такой простак. Если ночью разжечь костер - отступает дорожный мрак. Если ночью гитару взять - забываешь свой страх и стыд.
Каждый день я пишу в тетрадь ухищрения темноты. Она с городом заодно: храбро скалит пантерий лик. Пробирается кошкой в дом, на коленях старушек спит. Как разлитый бузинный сок, расползается по дворам.
Нынче я до костей продрог.
И, наверное, мне пора.
Равнодушно проходит год, а за ним девять лет еще. Город стар, одинок и сед, он по-прежнему верно ждет. Я блуждаю в чужих краях, но никак не найду ответ, почему первозданный страх слишком дорог и близок мне? Мысль теплится и дрожит в отголосках прошедших лет. Отмотав на начало жизнь, раскрываю себе секрет.
Город стар, одинок и сед. Кровожаден, озлоблен, пуст.
Я такой же.
И я к весне
Непременно в него вернусь.