Ми'ров, Миров, эй, ответьте, как вы там, мой ненаглядный? Я вставала на рассвете перламутровой наядой; я пила росу и сырость, лишь бы сил чуть-чуть набраться. Говорят, у вас там вирус, нет ни пенни на лекарства.
Не волнуйтесь, друг мой Миров. Что вас ранит, что вас гложет? Я восстала из могилы, ощутив истлевшей кожей, что вам плохо, что вам тошно, Миров, Миров, я всё ближе. Что за глупая оплошность: мне без вас уже не выжить!
Вы бы знали, как мне тяжко: ноги в кровь, песок в глазницы, а последняя рубашка вдруг решила износиться. Всё равно дойду, не бойтесь, что лишения, что страхи! Алый цвет на горизонте расцветил подол рубахи.
Я же знаю, вы таитесь, вы скрываетесь, мой милый. Протянулись ветви-нити над болотистой низиной. Что там дальше: звери, люди? Как пройти мне: долго ль, быстро? Точно яблоко на блюде виснет солнце красным диском: время близится к рассвету, лижет свет верхушки елей, я усталым силуэтом продвигаюсь ближе к цели.
Говорят, к вам не пускают, мол, у вас своя палата. Я скрываюсь в птичьей стае, невесома и крылата: сотни миль летят со мною, пропадают в небосводе, воздух нежностью напоен, точно ветер в жаркий полдень.
Приземлиться у больницы и скользить незримым духом: замирать, дрожать, таиться, биться в окна глупой мухой, поджидать больничной кошкой, у двери стелиться дымом. Миров, Миров, как же тошно знать, что вы неумолимы. Говорили же, не нужно, умерла – лежи спокойно, только шепот тонких кружев, словно бес, позвал на волю.
Знаете, зачем пришла я, кроме как спасти вас, милый? Чую, страх уже лишает ваше тело всякой силы. Знаете, что будет дальше с этим пагубным настроем? В приступе сгибает кашель вас практически натрое.
Страх, как выстрел револьвера, проникает к вам в грудину.
Хоть вам сложно в это верить,
Миров,
Всё же мы едины.