Мы идем от метро под оркестр гудящей улицы,
говоришь обо всём: о судьбе костоправа Карлоса,
о порезе на горле поэзии, сочной курице —
говори, я не слышу, мне нравится тембр голоса.
По дороге заходим в торговые печки-лавочки,
покупаем мешки миндаля и охапки зелени.
Суетливой голубке бросаю орехов парочку,
ей приснятся наверно брутальные лапки селезня.
А потом мы гуляем кругами на местном кладбище,
молчаливые, не потому...а хотя поэтому.
И точёные камни, как будто живые клавиши,
иногда протяжённо о чём-то поют отпетому.
Возвращаясь домой мы шагаем по лужам за руки,
и мне нравится всюду весеннее нарастание,
во дворе, где сирень поспевает не хуже сакуры,
и у школы, где шумная шайба летит хрустальная.
В твоем доме аскеза и гири лежат пудовые,
говоришь, я трусиха и видимо сердцем карлица,
не умею пройти под счастливой дверной подковою,
говори, я не слышу, мне все это просто нравится.