В пору, когда рассосался уже по окрестностям вечер,
Насекомых личинки уснули среди шелухи и трухи,
Нежный поэт целует Вам нежные плечи…
Апчхи!
Стоп, говорите Вы, как это он – рассосался?
Что за... рассосанный вечер? Личинки среди шелухи?
Может, у Вас не хватает мозгов или пальцев,
Чтоб написать мне нормальные
тютче- и фетостихи?
Всё потому, что... опять не читали Майкова?
Константина Бальмонта, любимейшего моего.
Вы читали Пруткова.
Пруткова.
Пруткова!
Братьев Жемчужниковых и Толстого, но не того!
Это конец. Одевайте меня. Надоело.
Больше не будет слащавых и липких строк.
Не разобьётся кувшин и моё неантичное тело,
В смысле худое моё топ-модельное тело,
Страстью дыша,
не падёт вам на грудь как цветок.
Побледнел наш поэт... Побледнел – не нашёл что ответить.
Он хотел было встать, только Вы не слезали с колен.
Ждали слова "прости". И страданий. А ветер
Глупо бился в окно, не суля никаких перемен.
И когда наконец он сказал долгожданное слово,
Вы вскочили, вскричали:
– Ха-ха! Не прощу. Не хочу!
Уходите к другой! У другой не читайте Майкова.
Забирайте скорей эту вот... с логотипом Пруткова
Епанчу!
...Что ж, такое бывает, когда Вы целуете плечи
В мире, где можно легко затеряться среди шелухи,
В пору, когда рассосался уже по окрестностям вечер,
Насекомых личинки уснули, как в сердце стихи.