Ларины

Игорь Карин
    Сразу стоит сказать, что Пушкин «разбивает» этих четверых на пары: Папенька и Оленька, Маменька и Татьяна. При этом он плавно переходит от Ленского к Ольге, а потом, обрывая рассказ, рисует портрет Татьяны, а за нею и ее матушки. Дмитрий же Ларин подробных описаний не удостоен, он как бы сам собой возникает из рассказа о его жене.

         Ольга
    В той же второй главе мы узнаем, что Ленский не смог утаить от Онегина тайну сердца своего:
Чуть отрок, Ольгою плененный, …
Он был свидетель умиленный
Ее младенческих забав…
И детям прочили венцы,
Друзья-соседи, их отцы.

    Долгое пребывание в Германии сердце поэта не охладило. Оно и понятно: в тех далях идеал добродетельной светловолосой Лотты или Клары совпал с его русским идеалом… И Пушкин «свидетельствует в ее защиту»:

XXIII
Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила,
Глаза как небо голубые;
Улыбка, локоны льняные (!!),
Движенья, голос, легкий стан,
Всё в Ольге...

     (сделаю разрыв в строфе, ибо тут А.С. резко обрывает «пафосное» описание «русской немочки» Ольги)

 … но любой роман
Возьмите и найдете верно (!)
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно (!!)…
Позвольте мне, читатель мой,
Заняться старшею сестрой.

    Невольно подумаешь: не с Пушкина ли пошло ироническое отношение к  этим блондинкам? И конечно, взрослый читатель насторожится в ожидании дальнейших событий, и тревожное чувство поселится в его груди: ой, недаром Поэт так резок по отношению к милой девушке! И предчувствия его не обманут, увы.

    Татьяна

XIV
Ее сестра звалась Татьяной …
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
И что ж? оно приятно, звучно;
Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьей!....

XXV
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой (!) сестры своей,
Ни свежестью ее румяной (!)
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой(!!)
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей (!!);
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.

XXVI
Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами (!)украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
 
XXVII
Но куклы даже в эти годы
Татьяна в руки не брала;
Про вести города, про моды
Беседы с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.

XXIX
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли всё;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
Отец ее (!) был добрый малый,
В прошедшем веке запоздалый;
Но в книгах не видал вреда;
Он, не читая никогда,
Их почитал пустой игрушкой
И не заботился о том,
Какой у дочки тайный том
Дремал до утра под подушкой (!!).
Жена ж его была сама
От Ричардсона без ума.

Этот Ричардсон, один из классиков сентиментализма, писал чувствительные романы, и матушка Танина была очень привержена к ним, хотя сама их и не читала. Вот и понятно,  в кого пошла старшая Дочь!

Маменька

XXX
Она любила Ричардсона
Не потому, чтобы прочла,
Но в старину княжна Алина,
Ее московская кузина,
Твердила часто ей об них.
       (Героях тех романов)
В то время был еще жених
Ее супруг, но по неволе;
Она вздыхала о другом,
Который сердцем и умом
Ей нравился гораздо боле:
Сей Грандисон был славный франт,
Игрок и гвардии сержант.

XXXI
Как он, она была одета
Всегда по моде и к лицу;
Но, не спросясь ее совета,
Девицу повезли к венцу.
И, чтоб ее рассеять горе,
Разумный муж уехал вскоре
В свою деревню, где она,
Бог знает кем окружена,
Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она.

   (Словом, маменьке есть что вспомнить и есть, чем утешить дочь: идеалы идеалами, а жизнь жизнью!)

XXXII
Привычка усладила горе,
Неотразимое ничем;
Открытие большое вскоре
Ее утешило совсем:
Она меж делом и досугом
Открыла тайну, как супругом
Единовластно управлять,
И всё тогда пошло на стать.
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь —
Всё это мужа не спросясь.
     («Обыклась!» Того и доченькам желает.)
  Все сие в школе кажется дурным сном нашим старшеклассникам, которые в тайны человеческих характеров не желают, да и не могут никак входить:наши классические романы не для школьников, но их усердно им преподают. И несть выхода из этой апории!
   Но будем считать, что из и второй главы мы благополучно вырвались. Все герои в основном поданы, осталось дождаться их взаимодействий.