Знаешь, это было прошлым летом. Воздух пропитался дымом шин. Выносили мертвого поэта из моей обугленной души. Расцветали чертовы фиалки на моем заброшенном окне. Я искал по всей квартире алко- и пытался бросить интернет.
Боль смеялась маленьким ребенком, пряталась в шкафы, в диван и в стол, каждая незанятая ёмкость вновь была заполнена на сто. Я купался в собственной печали, как в густом прозрачном киселе. Телевизор был мне вместо чаек и стремился так же обнаглеть. Не хватало, верно, только пляжа, получился б истинный курорт. Я писал тебе о лунной пряже и мечтал купить себе бурбон. Впрочем, подошла бы даже водка: рифмы не слагались, хоть убей. Я казался полным идиотом. Из колонок тихо пел Кобейн.
Каждый знает, наша боль – не вечна.
Сердце поболит, да заживет.
Жизнь одна выходит на конечной,
Чтобы сесть в небесный самолёт.
Так и я устало верил людям. Мол, забудешь. Главное – живи. Что-то есть такое в этом чуде: вызвать боль, сразить и победить. Правда вот, слегка не получилось. Кое-что чуть-чуть пошло не так.
Боже, окажи святую милость, убеди меня, что я – дурак.
Потому что, /вот смешная шутка/, моё лето все еще со мной. Липнет, как шальная проститутка, лащится кудрявой головой. Я живу по старому режиму: интернет, фиалки, духота. Прежний мир, уже недостижимый, по наклонной катится в закат. Я встречаю летние рассветы, слушаю гудящий шум машин.
И выносят мертвого поэта из моей обугленной души.