Поэма Алима Кешокова Отец- с кабардинского

Роза Агоева
I.Хранит молчанье опустевший двор,
Дадий совсем одна в холодном доме.
Судьба, ее мечтам наперекор,
Преподнесла иную – злую долю.

Она ждала, как и любая мать,
Что приведут два повзрослевших сына
Невесток в дом.  И станут освещать
Они заботой жизнь ее отныне.

Увы, перечеркнула все война…
Где он- ее надежда и опора?
Где старший сын?- Не ведает она,
Как иней, голова седа от горя.

То чудится, как будто бы летят
Все пули на войне в ее Корнея,
Нет писем от него, печальна мать:
 Что может быть безвестности страшнее?

То верит: сына Бог убережет
И греет душу веры робкий лучик,
То мысль надеждой робкою блеснет,
Что день грядущий все же будет лучше.

Когда хоть что-то из любимых блюд
Корнея попадется ей,  припрячет
И свято верит, что бобы не лгут:
В дороге сын- он под звездой удачи.

«Всевышний непременно сохранит
Жизнь тем, кто нам несет освобожденье»,-
От этих мыслей радость озарит,
Доставив ее сердцу облегченье.

  II.
Способно было б душу победить
Пришедшее с войной людское горе,
Дадий  оборвалась бы жизни нить,
Иссякли  б  силы от раздумий горьких
  О том, что уничтожила война:
Мечты ее, надежды и стремленья-
Все  , чем дышала и жила она,
Разрушилось в единое мгновенье.
…Стоит  перед  глазами  по сей день
Рассвет…Опушка леса… И картина:
Стреляют в мужа немцы, как в мишень
И  виноват  в  безвременной кончине
Никто иной! Их младший сын -  Ахмад!
Где силы взять, чтоб пережить такое?!
Для зла рожденному - дорога в ад!
Нет ни минуты матери покоя…
Непобедимый дух ее сильней
Всех горьких бед, позора, что не скроешь,
И сердцем знает:  жив ее Корней-
Тот , кто дороже всех земных сокровищ.
И, хоть  Дадий  сейчас совсем одна,
О старшем сыне мысли греют душу:
Настанет срок - закончится война,
Никто Корнея счастье не разрушит!
Вернется, бедам всем наперекор,
В дом приведет красавицу- невесту.
(Она живет здесь, у подножья гор).
Дадий мечтает их увидеть вместе.
И до сих пор звучат в ушах слова,
Что до войны Корней сказал однажды:
«В  селе о   Лоле  добрая молва.
Женюсь на ней, когда согласье дашь ты!»
…А мать любила Лолу  всей душой,
Ей говорила ласково при встречах:
«Невестушка, вернется сын домой,
Вернется радость!» Вот и в этот вечер
Спешит старуха с доброй вестью к ней,
Подолом юбки землю подметая,
Сказать, что сына видела во сне
И что бобы им встречу нагадали…
Как бесконечность, долог разговор
Двух женщин, что живут одной любовью.
И поздно, покидая Лолы двор,
Как будто скинув тяжкие оковы:
« Бог знает, где Корнея самолет
Сейчас, как беркут горный, рассекает?»-
Невестке на прощанье мать шепнет
И обе долго ловят шорох каждый.
III.
Дадий пугает самолета рев,
Она вскочила…может, показалось..
Бежит к окну…над крышами домов,
Едва верхушек тополей касаясь,
Кружится и кружится самолет,
И, кажется, спускается все ниже…
С неясным чувством мать во двор идет,
А самолета рев все громче слышен…
Подумать можно, шум уже такой,
Что крылья небо разорвут на части.
И , словно шлют они Земле укор
За невозможность избежать несчастий.
«А, может, это милый мой Корней?-
Беззвучно шепчут губы ,-кто же более?»
Рев самолета ближе и сильней,
Затем с селом их рядом, тут же, в поле
Он делает посадку, как магнит,
Прикован взгляд  Дадий  к нему. Навстречу,
Раскрыв объятья, к сыну мать бежит,
Седые косы развевает ветер…

IV.
…Заходят вместе с другом в отчий двор:
Снарядом вражьим дом почти разрушен…
Как много утекло воды с тех пор…
Но то не тяготит  Корнея душу.
Совсем неважно, что разрушен дом,
Важнее, что осталась мать живою.
С войны вернутся вскоре брат с отцом
И будет, чем заняться им на воле…
Вся грудь его в наградах: ордена
Сверкают- отражают солнца блики.
.И встречей неожиданной пьяна,
Дадий бессильно тянет к сыну руки.
А на войне Корнею нелегко
Достались эти ценные награды.
То  душит мать застрявший в горле ком,
То  свет несет нахлынувшая радость.
«Домой тебе вернуться в добрый час!
Что может этой встречи быть дороже?»
Взволнован сын, с нее не сводит глаз,
Неясная тревога душу гложет.
«Я, мама, долго буду здесь гостить:
Мне дали отпуск, аж на целый месяц!
Об этом можешь близким сообщить,
Теперь с тобою долго будем вместе.
Зарубцевались шрамы и теперь
Все позади…Как поживает Лола?»
Вопросы накопились, но на дверь
Все смотрит он с щемящей сердце болью.
Корнея мысли только лишь о том,
Как вот сейчас отец откроет дверь и,
Объятья распахнув, войдет он в дом,
Как вот спешит отец ему навстречу.
Он представляет: ветер теребит
Играючи подол отца  черкески…
И сердце сына бешено стучит.
Но нет отца, видать, причины вески…
Не знает он, что дальше его ждет,
Но видит: мать хлебнула вдосталь горя.
В обнимку с ней в родимый дом идет,
Слова застряли комом в его горле.

V.
Дадий спешит, хлопочет. Для гостей
Готовит из ягненка угощенье.
Обходит с другом комнаты Корней,
Как в детстве,  вызывает восхищенье
Любая мелочь, кажется,  попал.
В чудесный сон он вместе с другом верным,
Вот он отцово фото отыскал
И смотрит с другом,  радостный  безмерно.

V I
День пролетел. И солнце над горой
Повисло низко-низко ярким шаром.
Дадий воспоминания волной
Накрыли как во сне кошмаром.
Не видно слез, но ясно и без них,
Что сердце что-то  тайно  рвет на части.
Уткнулась взглядом вниз она на миг,
Затеребила платья край некстати…
А леденящий холод по спине
Гуляет. Мысли не дают покоя,
И вот,  сгорая заново в огне,
Ведет она рассказ о страшном горе:

V I I
Послушай, сын, о чем отец просил,
Что завещал тебе он перед смертью»
От слов Дадий лишается он сил,
Они нещадны, как удары плети
Как выстрел в сердце, сломлен нартский дух
Настолько, что не встать ему со стула.
Корнею откровенья режут слух,
А мать ни разу даже не всплакнула.
«Не передал тебе отец кинжал,
И не оставил он стальной подковы.
При первой нашей встрече наказал,
Послушай сын, сними с души оковы:
«Двойное счастье было у меня:
Корней и честь. Я честь берег поныне
Ее я ни на что не променял
И честь свою в дар оставляю сыну.»
Все рассказав, разволновалась мать,
От напряженья пересохло в горле,
«Братишке что просил он предать?»-
Спросил Корней тихонько. Словно воплем,
Который долго рвался из души,
И, наконец-то , приобрел свободу
Так резко прогремел ответ в тиши:
Знай, сын мой, не имел ты брата с роду!
(Взгляд отвела, вздохнула тяжело)
Не молоком вскормила бы, а ядом,
Когда бы знала, что такое Зло
Достаться суждено нам от Ахмада!!!
Ушел бы он до срока в мир иной,
Нам не пришлось бы заливать слезами
Наш долгожданный этот день святой,
Не знали б ни позора, ни страданий!

VIII.
»Два месяца на фронте был Ахмад,
Вернулся с перевязанной рукою.
Под деревом в тени семь дней подряд
Провел в безделье. Шли к нему толпою,
Чтоб выразить сочувствие, а он
Рассказывал любому с увлеченьем
О том, как воевал, как был сражен
И был домой отправлен на леченье.
И добавлял, как будто бы шутя:
«Успел я уничтожить за неделю
Так много немцев, что не сосчитать»
И слушали внимательно «Емелю».
У доктора колхозного просил
Лекарства, мази приносить от раны…»
Корнею больше не хватило сил
Дослушать этот бред. Спросил он рьяно,
С трудом огромным сдерживая гнев,
Который разразился бурей в сердце:
«Так почему скотина эта хлев
Покинув свой, тогда к врачу не съездил?»
«Не знала, сын, причины, почему
Он в городе боялся показаться…
Но вот однажды, пьяному, ему,
Вдруг захотелось мне во всем признаться:
«Хочу доверить тайну я тебе,
Но ты же, обещай хранить молчанье!
Пустил я в руку пулю сам себе
От страха перед смертью и отчаянья.
Врага в лицо не видел на войне,
Ни разу не бывал на поле битвы.
И жалость, обращенная  ко мне,
Звучит, поверь, насмешкою обидной…»
Отец твой , бедный, так и не узнал
Об этой страшной тайне. Я боялась,
Что  тот сейчас же выхватит кинжал,-
Убьет родного сына, впавши в ярость…

IX.

«Когда фашисты ворвались в село
И старшиной назначили Ахмада,
Не хватит слов, чтоб описать то зло,
Чинимое служителями ада!
Смогу ли, сын, тебе я передать
Какое пережить пришлось мне горе?
(Одну слезинку уронила мать),
Беда застряла комом в ее горле.
Корней тихонько просит рассказать
Мать обо всем, что с ней случилось дальше.
Концом  платка  чуть промокнув глаза,
Продолжила она рассказ свой страшный:
«Не ведая греха, у нас они
Как варвары, свирепствовали люто,
И скорбью эти тягостные дни
Насыщенные были поминутно.
В ущелье, под раздвоенной горой
Колхозных кобылиц укрыв надежно,
На Зольских пастбищах отец твой той порой
Табунщиком бессменным денно, нощно
Безропотно все время проводил.
И тайным оставалось это место.
В безвестье страшном из последних сил,

Одна я оставалась целый месяц.
И кто б табун колхозный не искал,
Попытки оставались бесполезны.
…Как немцам угодить Ахмад не знал
И в поисках отца из кожи лез он.
Надежного товарища ко мне
Отец однажды присылает с вестью:
« Я нахожусь в далекой стороне,
Никто не должен знать об этом месте!
Я друга посылаю за тобой.
На высоте орлиного полета
В ущелье под раздвоенной горой
Дни провожу о табуне в заботах.»
Х.
«Батыра друг подробно объяснил,
Как одолеть нелегкую дорогу.
С запасами еды на встречу с ним
Пустилась в путь я, помолившись Богу.
Не знаю, сколько времени Ахмад,
Паршивец этот следовал за мною?
Лишь вечером, под солнечный закат,
Я добрела до места, под горою
На пастбище, с богатою травой
Паслись привольно наши кобылицы,
Как будто охраняя их покой,
Двугорье  возвышалось обелиском.
Батыр один был, рядом- ни души,
Меня с улыбкой радостною встретил
И отвести в ущелье поспешил.
Укрылся тут же черной буркой вечер
И слился с ночью. Только ни на миг
Глаз не сомкнул Батыр неугомонный.
На вой шакалов бедный мой старик
Бежал табун проверить. Страж бессменный
На Зольских пастбищах, в далекой стороне
Табун стерег он, отдыха не зная.
Мог сутками сидеть на валуне,
На миг из рук кинжал не выпуская.

XI.
Собравшись в путь обратный, в ранний час,
Я из ущелья выбралась тихонько.
Не черти ль донесли его до нас?-
Увидела, стоящего в сторонке,
Бесстыжего Ахмада. Крикнул он
Издалека, седла не покидая:
«Седобородый, как же ты смешон!
Табун колхозный спрятал в ожиданье,
Ч то не смогу тебя я отыскать?
Иль их решил забрать с собой в могилу?
Проси у немцев- им не привыкать-
Ускорят путь твой, это им под силу!
Теперь же слушай и запоминай
Приказ, что должен быть исполнен срочно:
Сейчас же оставляешь этот»рай»!
В селе чтоб кобылицы были в полночь!!!»
Вначале твой отец , оторопев,
Молчал, сжимая рукоять кинжала,
Затем обрушил на него свой гнев:
«Не смей, Ахмад, рассчитывать на жалость!
Не вздумай звать сейчас на помощь мать,
Не пачкай, трус продажный, это слово!!!
Не зря схватился я за рукоять,
Отправить к праотцам тебя готов я!!!
Ты продал все: родню, отчизну, честь
Врагам заклятым нашим сходу, сдуру!
О табуне колхозном немцам весть
Ты жаждешь принести, чтоб только шкуру
Свою спасти! Ведь так? Любой ценой?
Но только знай: мечте твоей не сбыться!
Все эти годы был табун со мной!
А  немцам ни единой кобылицы
Не уступлю вовек,  покуда  жив!!!
Исчезни с глаз моих и побыстрее!
Что стоит жизнь твоя, ты мне скажи?
И знаешь ли о том, о, трус презренный:
Земля, где вскормлен был Андемыркан,
Где вырос ты, предательства не терпит!
И так, как шее вольной чужд аркан
Чужой для нас и для нее теперь ты!
Отчизну  защищая от врагов,
Кровь проливал твой брат почти два года.
И совесть, как грудное молоко,
Чиста его. Таких же как ты сроду
Не видел свет! Ты больше мне не сын!!!»
Он выхватил кинжал без сожалений…
Сверкнул кинжал на солнце…Взмах один…
И замертво упал Ахмад в мгновенье.
XII.
Детоубийство совершив, Батыр,
В молчании хватал руками воздух…
Нечаянно коснулся бороды..
Ее испачкал кровью…горький возглас
Меня к земле нещадно пригвоздил:
«Он не из тех, кого ты, мать, взрастила!»
Батыр Ахмада на руки схватил…
Кинжал в груди так и торчал…Бессильно
Тянул зачем-то руки он ко мне,
Стонал, беззвучно шевелил губами…
И в наступившей мертвой тишине:
«О, дай сказать…»- с последними словами
Моей рукою вытащен кинжал
И душу рвет на части смерть Ахмада.
Отец ни слова больше не сказал,
Стоял , окаменевший, просто рядом…»

ХIII.
«Отца схватили немцы в тот же день,
Мишенью сделав, на вершине горной
Стреляли все в него, кому не лень…
Как мне, сынок, забыть такое горе?!»
Ночь пролетела, заалел рассвет,
Не захотел Корней ни с кем прощаться,
Лишь обнял мать, душой- отца портрет,
Не стал он даже Лолу дожидаться…
Сел в самолет, три раза облетел
Последнее пристанище отцово…
Могилке поклонился, оглядел
Прощальным взглядом сердцу дорогое…
И взвился в небеса…Дадий одна
Стояла долго на вершине горной…
Рукой  махнув, тихонечко она:
«В путь добрый»,- прошептала сыну гордо…