Константин Симонов и его «константиновичи»
Осенью 1957 года в окружном Доме офицеров на сборы были «призваны» из частей ТуркВО редакторы различных военных газет, нештатные корреспонденты «Фрунзевца», заместители, начальников политотделов по культуре (их с юмором называли «зам. по балалайкам») и даже начальники клубов частей и отдельных подразделений. От нашей части, которой командовал Герой Советского Союза писатель-фронтовик Владимир Васильевич Карпов, был откомандирован я, молодой лейтенант, подающий надежды... в художественной самодеятельности, потому что читал стихи в солдатском клубе. Поистине, полковник меня заметил и... В принципе, эти сборы задумывались и проводились для того, чтобы даже в очень напряжённом режиме службы молодые офицеры оставались творцами и несли эту жилочку художественного творчества в солдатские массы.
До нас довели сообщение: завтра в 19.00 явка всем обязательна, пусть без орденов и медалей, но в сапогах и с портупеями. Многие не поверили – явились-то, как всегда, в «штиблетах», но на «стоячих» воротничках своих кителей обновили белые подворотнички.
Руководитель сборов, пересчитав всех по списку, заявил, что вести семинар раз в неделю будет известный гость из Москвы.
– Прошу слова, – сострил один из нас, – в связи с повышением статуса сбора, командировочные не повысят?
– Нет, но времени на танцульки у вас не будет.
Не успели мы толком отреагировать на эту шутку, как открылась дверь, и вошёл полковник, моложавый с виду, подтянутый, осанисто-благородный, с высоко поднятой головой. Умение держаться – это не первая и не последняя его черта. Сосед толкнул меня локтем в бок: «Ба, да это же Симонов, ты читал его «Жди меня»?
Вопрос не по адресу. Это стихотворение я ещё со школы знал наизусть. Но чтобы воочию увидеть его автора... Не могло присниться и во сне!
Глянув на нас, Константин Михайлович заявил руководителю сборов: «Вы мою просьбу до офицеров, видимо, не довели. Все свободны. Семинар не отменяется, а переносится на завтра, прошу не опаздывать. А вас, товарищ подполковник, прошу задержаться…».
– Завтра прибыть как на строевой смотр, Симонов вами и мной недоволен, – позже сказал нам подполковник. – Кстати, будьте готовы к вопросу: что вы знаете о маршале Тимошенко...
На следующий день перед семинаром разговоров было много. Вспоминали военных писателей-корифеев: Полевого, Шолохова, Фадеева. Может, из них кто-нибудь приедет? Шолохов вроде тоже почти генерал, во всяком случае, чуть ли не сват Хрущеву. Ровно в назначенный час, хоть часы проверяй, заходит Константин Михайлович. Хмур и немногословен, чисто выбрит и подтянут.
– Итак, кто мне скажет, чем отличался маршал Тимошенко от других наркомов? Желательно отличие из трёх слов.
– Солдафон с большой буквы! – нашёлся «храбрец», видно, когда-то попадавшийся Семену Константиновичу на глаза.
– Правильно по форме, глупо по содержанию, но в краткости вам не откажешь. Надеюсь, о Георгии Константиновиче вы так не скажете, хотя он с ним, выражаясь вашим жаргоном, а не языком, два сапога пара, оба – Константино-
вичи. Деталь, но запоминающаяся.
Начали переваривать сказанное, а Симонов продолжил:
– Мои требования к вам: самообразование, пунктуальность, умение досконально выполнять порученное, честность. Опекать вас не буду, хотя помогать в творчестве, видно, необходимо. Спиртным увлекаться, пока вы под моим началом, никому не советую. Не забывайте, что вы на службе, а не в отпуске. Буду доволен, если к следующему разу вы опишете, что такое «война», как вы понимаете это слово, заодно потренируйтесь над понятием состояния перед грозой, напишите свое личное впечатление, как понимаете новизну
в природе.
Что происходило на семинарах – долго описывать, не хватит места в газете. Несколько штрихов всё же вспомню. На следующий день Константин Михайлович собрал листки. У кого мало написано, стал читать вслух: то ли действительно на листке было написано это, то ли тут же правил чьи-то мысли...
– На войне все пишут – кровью, от начала до конца, от азов и до последней точки.
– Стояла тишина, еле слышно шуршала позёмка (перед боем).
– Война чуть слышно шевелилась.
– На войне не бегут с места, ища, где пожарче, – на войне ждут своего часа.
– Ни одна работа на свете не поглощает человека так целиком, как работа войны.
– Война пахла бензином и копотью, горелым железом и порохом, она скрежетала гусеницами, строчила из пулемётов и падала в снег, снова поднималась под огнём на локтях и коленях, и с хриплым «ура!», с матерщиной, с шёпотом «мама» проваливалась в снег, шла и бежала вперёд, оставляя позади себя пятна полушубков и шинелей на дымном растоптанном снегу...
Чуть задумался и сказал:
– Неплохо, но много! Из всего вами написанного мне понравилось вот это: «На войне не бывает репетиций, когда можно сыграть ещё для пробы – не так, а потом так, как надо. На войне не бывает черновиков, которые можно изо-
рвать и переписать набело».
Симонов тактично перемешал все листки:
– Редакция рукописи не возвращает, привыкайте к этому.
Армейский семинар Константина Симонова стал для меня той школой жизни и подарком судьбы, которые не забываются. И моё стихотворение по его заданию сам Константин Михайлович подписал: «В печать!». Это была уже оценка! Вот оно:
Труд!
Ты думаешь, вот сел и написал. Нет, друг,
Ты за строкой побегай!
Ты у строки – задумчивый вассал,
Она тебе – искрящаяся Вега.
Любимую под вечер не застань,
Ей на мгновенье
Верить перестань.
Лишись всего –
И вдруг разбогатей
Одной строкою,
Нужной для людей.