Да черт с ним, с ноктюрном на флейте труб,
Когда каждый второй- охлажденный труп,
Что не смеет сказать ничего вдохновенного.
Кем он так красиво, простите, обут?
Он вообще понимал, что его берегут,
Когда плыл в объятья вселенной?
Как ты думаешь, когда птицы летят на юг,
Они знают, что не вернутся?Думают, что их ждут?
Они знают, что где-то на севере тоже есть птицы?
Мой жизненный путь хватает свой крепкий кнут.
На вопрос про возраст в ответ молчу, но скажи мне, ну,
Что же будет тогда, когда стукнет нам тридцать?
Мы увидимся снова ли, мой старый больной друг,
Не достигший преклонного возраста, ну а вдруг?
Завари мне покрепче чай, чтобы драло глотку.
Как там поживает твой плачущий Петербург?
Посвяти блестяще-черному асфальту свой досуг,
Который, к сожалению, всегда слишком короткий.
Ну, давай постоим полчаса, пока ждем поезд.
На вихрастых прическах скачет холодная морось,
Завершая жизнь на морщинах чьего-то лба.
То ли будет тогда, когда грянут заветные сорок...
Вот тогда, обещаю, мы точно прибавим скорость.
А пока остается толкать мелочь в рукав;
Побелевшими пальцами гладить отрезки времени,
Что даны нам для пустого живого общения.
Ты прости, я не верю твоим махровым словам.
Пусть предела нет совершенству и восхищению,
Пусть они вызывают лишь возмущение и отвращение,
Пусть их съест тишина, но чужим ушам я их ни за что не отдам.