***
...Как странно явь господствует над снами,
Что снятся нам обидевшие нас
И никогда - обиженные нами.
Из гордости.. не снятся нам они,
Чтоб нашего смущения не видеть...
А может быть, чтоб, боже сохрани,
Нас в этих снах случайно не обидеть.
И. Снегова
Был человек. Он так смотрел, робея,
конфеты нёс, закутав в целофан.
Жил, ничего не смея, не имея,
в любви и в жизни лузер и профан.
Ничем не примечательная внешность,
но вспоминала я уже потом,
как в каждом жесте трепетала нежность
не смевшая себе признаться в том.
То ящик яблок, то бумаги пачку,
и уходил, не перейдя порог,
ни взглядом и ни мыслью не запачкав
того, что глубоко в себе берёг.
Стыл у порога со стыдливой розой.
Небрежно я взяла её, спеша.
И сжалась на ветру как от мороза
чужая бесприютная душа.
Какая-то бесхитростная сила
вела его, и ею был томим.
Я краем глаза смутно уловила
движенье губ, протянутых к моим.
Смутилась я ль, не придала ль значенья,
он канул в дымке сумерек и лет,
но слабое вечернее свеченье
напоминает мне, что смерти нет.
За призраком захлопнутая дверца,
растаявшее в воздухе словцо...
Но слышу в тишине, как бьётся сердце,
и вижу беззащитное лицо.
Не нищий, ожидавший подаянья,
не Мышкин, или попросту дебил.
Сейчас иное вижу с расстоянья.
Я поняла, что он меня любил.
В поисках дождя
Встретить Вас я должен был тогда,
в юности, по-блоковски туманной,
в час, когда, гонимый жаждой странной,
я метался в поисках дождя.
Я Вас ждал, но Вы меня не знали,
потому и не могли прийти, –
угольки сгоревшей той печали
Вы б теперь сумели там найти.
Только разве интересно это –
ту печаль угасшую искать,
юношу в мужчине узнавать
женщине в сиреневом берете?
Н.Р.
Сто радостей назад и сто печалей
брела и я, себя не находя.
Мне кажется, друг друга мы встречали,
но не узнали в мареве дождя.
Та девушка в сиреневом берете
была от Вас тогда невдалеке.
Мне хочется об этом Вам поведать
на медленном и нежном языке.
Где наши души – голые, босые,
где тот сушивший губы летний зной?
А дождь прошёл – как все дожди косые –
как мы проходим в жизни – стороной.
Дорог не разбирая, слёз не пряча,
металась юность в поисках огней.
Судьба слепа, но души наши зрячи.
Я Вас узнала через толщу дней.
Мы в реку жизни входим лишь однажды,
извечно в сердце что-то бередя.
Но Ваши строки утолили жажду
необъяснимой свежестью дождя.
***
Жил-был художник один...
Художник из давно прошедшей жизни,
растаявший, как облако, как сон...
Сезам, откройся, снова покажись мне,
то, что звучало сердцу в унисон.
Был вечер о Цветаевой в салоне.
Он подошёл ко мне уже в конце
с какой-то фразой, сказанной в поклоне,
с улыбкою на сумрачном лице.
Мне показалось странным, диковатым -
горящий взгляд под гривой смоляной
и голос тихий, словно виноватый
в том, что никак не может быть виной.
Он рисовал мне к лекциям афиши:
на каждой был поэта чудный лик.
Развешивал их тайно в каждой нише
и наблюдал за тем, кто к ним приник.
Шёл снег, мороз, а он в одних кроссовках,
но любовался делом своих рук...
В его стараньях не было рисовки.
Он был одно большое слово ДРУГ.
Кассеты бардов вёз мне с фестивалей
и добывал мне книжки из Москвы.
Нет, мы черты с ним не переступали.
Мы даже были, кажется, на Вы.
И лишь однажды, выпросив листочки
с его стихами, села в тишине
и прочитала там такие строчки...
И поняла, что это обо мне.
Ни разу не обмолвился про чувства,
был просто рядом — даже не зови.
Я думала, что из любви к искусству.
А оказалось, просто из любви.