«<…>
Но такова уж судьбина всех мертвых, расставшихся с жизнью.
Крепкие жилы уже не связуют ни мышц, ни костей их;
Вдруг истребляет пронзительной силой огонь погребальный
Все, лишь горячая жизнь охладелые кости покинет:
Вовсе тогда, улетевши, как сон, их душа исчезает.
<…>» - Гомер «Одиссея», XI 218-222.
Верой и символом став для меня,
как для Христа - крест на веревке,
Ты пытался воскрешение внушить мне,
но я недостоин страданий сына Твоего.
С презреньем взглянув на тлеющее тело,
одев на лицо позорную и злобную маску,
инквизитор, меня ты не презрел,
а отдал с проклятьями Аиду, в его колесницу.
Он забирает грешных в логово свое,
в котором, как и на небесах, нет света.
Он забирает, если Атропос перережет нить,
стараясь лишить ответа сестру, Клото.
Ценой веры став в осужденной вине,
как для Христа - звон серебреных монет,
ты не смог воскрешение внушить мне,
но отказ от веры, как должное, принят.
След от каленого железа оставив телу,
как для стенаний - клеймо на шее,
инквизитор, меня ты не остановил,
а заставил осмеять хранителя Веры.
Он не услышит стоны осужденных душ,
которые ожидают весы Фемиды.
Он не поймет стоны растерзанных душ,
в которых горит приговор Эгиды.
Освобождением от тела став для меня,
как для Христа - божий крест,
ты с яростью вбил воскрешение мне,
но в молитвах нет имени Вельзевула.
С отвращеньем выкинув неживое тело,
оставив ему кромешный огонь пыток,
инквизитор, меня не ты огню предал,
а его претворили в страдание три фурии.
Они носят имена, которых боятся души:
Алекто в крови порождает злость;
Мегера, гнева олицетворение и мщения;
Тисифона бьет бичом их, высекая месть.
Гордостью и свободой став для меня,
как для Сатаны - изгнание с небес,
Ты пытался воскрешение внушить мне,
но я недостоин страданий сына Твоего.
23.12.14-08.01.15 †