ТРИПТИХ
* * *
Рядом – я отвлекаю себя, ощущая весомую тяжесть серьги
в собственной мочке, пытаясь тихонько свернуться в ней,
словно на талом фантомном снегу, от которого как ни беги,
как ни стремись, окаянная, прикоснуться к нему нежней, –
он умирает, немеют пальцы твоих зрачков, и литой мой снежок
ты возвращаешь стаканом не нужной тебе воды;
ты не учёл – я расту, мне больно, между восторгом и лобовым пети-жё,
между твоим кадыком и орбитой новой звезды;
как живописец, ты вынимаешь розы, одну за одной, из закрытого рта,
глина на розах сразу сухая, цвет их серый, скупой;
руки твои испачканы моей мокрой яичною скорлупой –
снегом, сличающим твой белый голос и мою невидимую гортань.
ВСТРЕЧА
Оборачиваюсь, будто речная капля падает на голову в озвученный срок,
я стою, а на самом деле плыву и теку, оставляя воздушных девочек за спиной,
у них есть свои имена и застывшие позы, водоросли в волосах, цветок
раскрытого рта, и каждая доли секунды назад была, несомненно, мной.
Ты видишь не только их, но последнюю впереди. Она вертится, как винил,
в игольное ушко вдевает мокрые волосы, ей навеки неполных шестнадцать лет.
Целовальщица проводит губами от переносицы до живота, но её, кажется, нет?
Метаморфоза кофе, сваренного из воды валдайских озёр, молозива и чернил, –
голос рождается из внутренней стороны твоей ладони. Тяжёлые лодки ресниц
принимают в себя нежнейшую из моих сестёр – блаженную. У меня во рту
звучит колокольчик, крохотный, трогательный, в юбочке на свету,
и раскачивает до беспамятства самую пряную и драгоценную из моих границ.
Так близко видеть тебя, прибрежные камешки перебирать, – люди живут,
словно звери, словно молчащие арфы, на расстоянии вытянутой руки.
Я нахожу губами пряжку туфельки на дне реки.
Ты её осторожно кладёшь в ладонь, превращая в звук.
* * *
Пеленальщик боится притронуться к моему горлу, я словно вода в броске,
пловец рассекает меня и притягивает, постылый, к самой себе вниз головой,
я стопами ищу дно, это твои руки, они горячи, мне хорошо в твоём кулаке,
при любом напряжении моих мышц и голоса всюду ты, растекающийся Москвой,
в которой мне хочется жить, я лежу на нежной кожице тютчевских губ,
ты с кем-то здороваешься за руку, я прячу в ракушку ложбинку своего живота,
ты прощаешь всех прежних женщин, я сыплюсь апрельским цветением на бегу,
в дыхании рослых яблонь во рту твоём, словно в саду, словно за пазухой у Христа.