Эмили в детских ботинках идёт по тропинке,
В окнах посёлка искрится багряный закат.
Эта история - запись на чёрной пластинке,
Кем-то давно позабытой в углу чердака.
В доме у бабушки, там, среди хлама под крышей,
Старый стоит граммофон, не бросаясь в глаза.
Эмили пять. Она знает: из дома не слышно
Музыку, если на улице будет гроза,
Будет гроза, и наступит звенящее лето,
Будут пластинки сменяться под острой иглой;
Эмили вырастет: только по-прежнему где-то
Будет звучать эта музыка, бедам назло.
...
Бабушка в небе, и в дом пробирается осень,
Эмили взмахом ресниц отменяет года.
Дети смеются, ботинки такие же носят,
И в непогоду всё также бегут на чердак.
Дети уехали. Окна царапает стужа,
Эмили с клюшкой. В каникулы видит внучат.
Спит граммофон, и немного тоскливо без мужа.
Время, как пыль на пластинке, лежит на плечах.
Эмили-бойкая-девочка, Эми-невеста,
Голос в заевшей пластинке тревожно шуршит...
Бог входит в комнату.
Ставит иголку на место.
И незаметно уводит сплетённые тесно
Две - граммофона и Эмили - тихих души.