Когда мне было только самую малость,
То помню, что рядом с домом
Поле сразу как будто бы начиналось,
И оно для букашек было аэродромом.
Стрекоза подлетала, садясь на колос,
И крылами жужжала, и радировала:
Россия, Россия, как слышишь мой голос,
И лавировала меж ржи, и лавировала.
А потом закат наливался красным,
Где-то вдали проносился поезд,
И все вокруг казалось таким прекрасным,
И трава казалась по пояс.
А потом налетела саранча из Европы,
И пожрала не только рожь, но и лебеду,
Как будто все злые силы хотели, чтобы
У нас, россиян, отобрать еду.
Помню, плакал я, глядя на поле поруганное,
Только вдруг стрекоза подсела на темечко,
И говорит: нас не запугаешь, мы пуганные,
Лучше вырасти, Ваня, это ржаное семечко.
И едва я воткнул его в землю и оросил его,
Как оно тут же выросло и распустилось,
И, как только на это хватило сил его,
Как ни в чем не бывало заколосилось.
Вот так я чуть не стал агрономом-любителем,
Русское поле — чудо-лаборатория!
А потом я уехал в город и стал инженером-строителем,
Но это уже другая история.