Детство не то, чтобы прошло,
Скорее, скрылось где-то внутри.
Не прилетел ни волшебник на голубом вертолёте,
Ни Карлсон.
И вот он я. Железные пути.
Двери. Пустые сиденья. Пролёты.
Последний вагон.
Не подарил мне никто
Ни тысячу,
Ни сто,
Ни сотню,
Ни десять
И даже ни одно
Эскимо.
Всё хорошее, конечно, хорошо,
Но до определённого момента
Потому, что дальше не то, чтобы чёрная полоса,
Когда кончается строчка.
Это просто пустота.
Пустота.
Пустота.
Даже, скорее, просто точка.
Я существую в межбуквенном пробеле.
Больше, чем в этом конкретном измерение.
Я напишу какое-никакое стихотворение,
Чтобы потом найти его в портфеле.
И сказать «что ж, бывало и хуже».
Не валяться ж вечно в приступах счастья.
У меня чувство, что мне никого не надо.
И, что я сам никому не нужен.
И страшно то,
Что меня это отчасти
Радует.
Воздух калечит мои рёбра
И содрогает зубы.
Я забыл лица и цифры, номера
Тех, кто был нужен.
Зато теперь я люблю слушать, как урчат выхлопные трубы,
Как незнакомые люди в парках обсуждают Фоера.
В вагоне метро томно дышит спящий мужчина
Лет сорока.
И по нему просто видно,
Что дома его никто не ждёт.
Он один и жизнь у него, всё же к счастью, одна.
Я напишу об этом и даже, если он на эти строки наткнётся,
Ему вряд ли будет обидно.
Он всплакнёт
И улыбнётся.
Я хожу по осколкам бутылок,
Разбитых о стены.
Я хожу по осколкам улыбок,
Которые хранил в памяти, как ребёнок копейки в копилке
Людей на фотографиях настенных.
О коих я разбивал эти бутылки.
Вот он я. В метро. Мне нравятся эти туннели.
Потому, что в них я не существую.
Я вне зоны связи.
И, неужели,
Меня запомнят эти стёкла, дырявые сиденья,
Двери
Синего покрытия,
Которые однажды разрежут меня на две части.
Чего ради
Быть ниткой поколения?
Когда можно стать оторванной нитью.
Зато красной.
Это уже не сознание и не нация.
И меня опять уносит по темам не туда.
Я бы, может, это не чувствуя,
Рассказал что-нибудь ещё,
Но вот она —
Моя
Любимая,
Узкая
Станция.