Заезженная улица. Такси.
Поблекшая опавшая листва.
Ну что же ты стесняешься? Спроси.
Проглатываешь с воздухом слова.
Я - спину прямо, но на шее груз,
Ты - взглядом, словно лезвием ножа.
А в голове моей играет блюз
И тихо едет крыша не спеша.
Ну что же ты, как нА голову снег?
Я думала отвыкла - это ложь.
Когда родной до боли человек
Одним своим касаньем вводит в дрожь.
Когда услышишь мельком его бас,
Когда пьянит глазами, как вино,
Не верится никак, что больше НАС
Не будет никогда, что суждено
Ему направо, а тебе вперёд,
Что не соприкасаются пути,
Что у подъезда он тебя не ждёт,
Что не исправит ничего "прости",
Что между вами тридцать две стены
И их не одолеешь напролом,
Что вы друг-другу больше не нужны,
Разрублены все нити топором.
Что ничего уже не возвратишь,
Что слово "есть" сменилось словом "был".
Со временем мучительная тишь
Сменяет безрассудный юный пыл.
И ты разделишь горести на три,
Отпустишь их без тихого "прощай",
Всё как-то устаканится внутри...
До новой встречи... где-то... невзначай...
Поблекшая опавшая листва.
Ну что же ты стесняешься? Спроси.
Проглатываешь с воздухом слова.
Я - спину прямо, но на шее груз,
Ты - взглядом, словно лезвием ножа.
А в голове моей играет блюз
И тихо едет крыша не спеша.
Ну что же ты, как нА голову снег?
Я думала отвыкла - это ложь.
Когда родной до боли человек
Одним своим касаньем вводит в дрожь.
Когда услышишь мельком его бас,
Когда пьянит глазами, как вино,
Не верится никак, что больше НАС
Не будет никогда, что суждено
Ему направо, а тебе вперёд,
Что не соприкасаются пути,
Что у подъезда он тебя не ждёт,
Что не исправит ничего "прости",
Что между вами тридцать две стены
И их не одолеешь напролом,
Что вы друг-другу больше не нужны,
Разрублены все нити топором.
Что ничего уже не возвратишь,
Что слово "есть" сменилось словом "был".
Со временем мучительная тишь
Сменяет безрассудный юный пыл.
И ты разделишь горести на три,
Отпустишь их без тихого "прощай",
Всё как-то устаканится внутри...
До новой встречи... где-то... невзначай...