Когда так игриво осенний ветер дергает за подол,
Тогда вспоминается бабушке Свете папин дубовый стол.
Тогда вспоминается бабушке Свете, как звали ее Светлячком,
И как по траве, веселей всех на свете, бегала босячком.
Сейчас бы побегать, - ворчит старушка, - какое там, погоди…
Но только печалит ее не клюшка, а боль глубоко в груди.
Бабушка помнит прекрасно детство пахнущее теплом,
Скошенным сеном, опавшим кленом, толстым мурлыкой-котом.
Помнит, как стала под май невестой, после любимой женой.
Дальше вся память дремучим лесом. Мир прогремел войной.
В первый же год потеряла мужа. Родителей на второй.
В третий, четвертый себя корила за то, что осталась живой.
Любовь свою долго она хоронила в труде: Мы поднимем страну!
И, о, эта женская божия сила: не всхлипну, не застону.
Бабушка Света теряла много, немного приобрела.
Часто в сердцах обвиняла Бога, когда оставалась одна.
Бабушкой Свету зовут соседи, кондукторы, малыши.
Она же молчит, что на белом свете нет у нее ни души.
Молчит и стирает года из памяти, словно траву зола.
Она же стать не успела матерью и внуков не обрела.