монолог в расстрельном рву

Чума Чедчий
            посвящается светлой памяти моего деда Афанасия Ивановича и всех
            безвинно убиенных в годы сталинских репрессий.

я ему шепчу: "не дрейфь, Серёга,
за свою испачканную честь.
очень скоро мы увидим Бога,
если Он, конечно, всё же есть.
пусть рассудит - так ли виноваты
мы с тобою в том, что здесь лежим.
слышь, земляк, уже несут лопаты
эти, что за сталинский режим.

согласись - нелепо и обидно:
на двоих с тобою нам - полста.
я то повидал, аж вспомнить стыдно,
а ведь ты, считай что - ни черта.
в двадцать схлопотал меж глаз "маслину"
и сгниёшь со мною в этом рву.
сглазил я, сказав жене и сыну,
что до ста, назло всем, доживу.

ты заметил юного парнишку,
что шинелью новенькой пестрел?
он, похоже, не слыхал про "вышку"
и не знал про массовый расстрел.
видел, как его дрожали руки?
или он на свете не жилец,
или станет, как и эти суки,
жадным до поруганных сердец.

поделись - о чём с тобой священник
толковал в бараке, аж всю ночь?
тут прошёл слушок, что он - посредник?
значит, если что - должон помочь.
жаль - притих от нас далековато.
я рискнул бы крест поцеловать.
кто бы мог подумать, что брат - брата...
как же так случилось, вашу мать...

ты б закрыл глаза - забьёт землёю...
погоди... я подсоблю... сейчас..."

а вверху, как гром: "да что с тобою?!
ты чего там - дрочишь, Апанас?!"
и ответил голос хохотучий:
"щас! ботинки оботру об мох!
тут один вражина, гад, живучий...
я его - штыком! кажись - подох..."