Он не был мастером сатиры,
И в общем не писал стихов.
Под звуки вдохновенья лиры
Не склеивал обрывки слов.
В пальтишке сером, при портфеле.
Смиренный странник бытия.
Работал каждую неделю,
Усталость в сердце затая.
С утра, нетрепетно и сонно
Заваривал на кухне чай.
И без пяти двенадцать ровно
Садился в медленный трамвай.
Трамвай звенел по струнам рельсов,
Качаясь в зыбком полусне.
Спешил по заданному рейсу
В декабрьской своей зиме.
Он не был мастеров портретов,
И в общем-то не рисовал.
Не плыл в потоке пируэтов,
Не покорял вершины скал.
Но он вершил свое искусство.
И жизнь так трепетно любя,
Когда вдруг становилось грустно
В себе он создавал себя.
Себя веселого без меры,
Любимца златокудрых муз.
Всегда идеальные манеры
И в рукаве припрятан туз.
Без опозданий и ошибок,
Без проливания чаев,
С набором солнечных улыбок
И целым томиком стихов.
Он просыпался ровно в десять,
Не узнавал себя в себе.
Так проходил декабрь-месяц,
По уготованной судьбе.
И вдруг, в полуденном трамвае,
Нежданный, как червонный туз,
Слегка смущаясь и зевая
К нему подсел любимец муз.
В оранжевой суконной куртке,
Со сбитой лямкой рюкзака,
Он пах дымящим кофе в турке,
Он пах, как пахнут облака.
Он вышел через остановку,
Купил в киоске сигарет,
И, слева обогнув парковку,
Ушел, в снегу оставив след.
Так кем считать нам человека,
Кто жизнь так трепетно любя,
За жалкий промежуток века
Вдруг создал на земле себя?
Он не был мастером сатиры,
Да и портретов не писал.
Но словно из другого мира
Себя другого воссоздал.
В оранжевой суконной куртке,
Со сбитой лямкой рюкзака,
Он в урну сбрасывал окурки,
С тоскою глядя в облака.
Маэстро прозы и сатиры,
С собранием своих стихов.
Пришелец из другого мира
Двойник сбывающихся снов.