Не бросать ли ему упреки, потому что лежишь нагая, потому, что живешь по счёту, потому что совсем мертва. Не желать уж ни ада, ни рая, не кричать ему, перебивая, не просить эту грустную ноту поменять на мажорное ля.
Кто же первый нарушит каноны, станет смело и безнадежно проверять, остается ли вера, остается ли право быть. С кем-то греешь нечистое ложе и совсем не горишь, негоже тратить силы на то, что вовсе нужно было давно забыть.
Не спасать ли его от боли, если даже совсем не просит, не бранить ли за вечный холод и за вечный мужской оскал. Не дарить ли ему улыбку, песню, сына, не думать вовсе ни о будущем, ни о прошлом, ни о том, что уж слишком мал.
Не искать ли всю жизнь ответы, чтобы был потом веский повод, ведь ему ты пообещала, как найдешь – сразу позвонить. Но отнюдь не находишь повод и уже покидаешь город, чтобы где-то в другом пространстве хлебом сына его кормить.
Приходи посмотреть на вечность, поиграть с ней в слепые игры, так отчаянно и так смело, что уж станешь ее рабом. Притворись неживым, замерзшим, проигравшим, покуда, бог весть, вдруг окажешься просто жертвой, что летает над алтарём.
Или просто – безликим Солнцем, будешь греть здесь меня на милость, а появишься лишь однажды, когда сын твой возьмет стекло. Не хранить ли тебя под сердцем, не пугаться при шуме каждом? Если вдруг тебе показалось – значит, просто не повезло.