Он строил избушку на склоне пологом,
Один на просторе бескрайнего края.
Он строил избушку и думал о многом,
С любимым топориком ловко играя.
Он был подмастерье и жил своим хлебом,
Друзей растерял, но надежда осталась,
Что он, несомненно, рожден был поэтом
Вот только стихов не писал. Не писалось.
Ворочая бревен округлость литую,
Он думал о людях больших и отважных
И в связь подбирал им дощечку простую,
Единственность случая чувствуя в каждых.
Порой вспоминалось о бренности жизни
И пальцы поспешно искали махорку.
Он думал о дальних и помнил о ближних,
А звон топора рассыпался с пригорка.
Но так не всегда у него получалось,
Чтоб вышла работа на зависть и диво,
И он торопился, забыв про усталость,
Придирчиво щурясь рубанку в загривок.
Эх, было бы проще слагать ежедневно
Стихи (удивительно нежные!) людям,
Чем здесь копошиться, подобно тем древним,
Ворочавшим глыбы, не зная, что будем
Потом удивляться на труд бесполезный
И тщетно искать в нем какого-то смысла,
Помимо того, что мы видим! Залезла
Под кожу заноза - длиной с коромысло.
Он думал еще о небесных светилах,
А руки послушно творили земное.
Так нет! Он поэтом стать видно не в силах!
Ему на земле назначенье иное:
Пыхтеть среди бревен, вколачивать гвозди,
Врезая в простенок чурбан за чурбаном,
Чтоб старость и грусть были - званые гости.
Чтоб думать о многом, а жить очень малым.
Когда загрустили высокие сосны,
Он вспомнил давно позабытую песню
О том, как приходят лучистые весны
И стало уютней в безлюдном том месте.
И в этом своем безысходном задоре
Он думал о многом и все это делал
Топориком острым в усталых ладонях
И не было в мире счастливее дела!
...Он выстроил избу. Простое жилище.
А после, уже по прошествии лет,
Сказал вертолетчик:
"Смотри-ка, дружище!
Ту избу - сложил настоящий Поэт!"
1984