***
Часы тут – бьют: бросают меня
Стальными ударами колоколов
В высокую дрожь: кожей чувствую – я
Вместить этот день готов.
Был остановлен каждый порыв,
Ничто не завершено –
И – все сути внезапно схватив:
Каждому будет дано.
Врасплох. Ничто мне – мало: я сам
По золоту выписал лик
Любимого мною – кому он дан,
Чью суть нежданно постиг?
***
Вершу свой путь – все шире кругами,
Что к вещей сути ведут;
Замкну ль из них последний? Едва ли –
Но попытаюсь и тут.
Кружу вкруг башни древней, вкруг Бога
Уж тысячелетьями здесь,
Не зная – буря ль я в небе, сокол
Или высокая песнь.
***
Я многих знаю иноков в сутанах
В краях, где лавр цветёт под зноем дня,
Мадонн их видел, чудных и желанных,
А я молю о юных Тицианах,
Что Бога зрят в мерцании огня.
Когда же внутрь себя бросаю взор я:
Мой тёмен бог – и соткан из кореньев,
Бессчётных, жаждущих, до бездны в суть зарытых,
И только то, что из Его горенья
Я ввысь стремлюсь – не помню больше: в горней
Той глубине мои побеги скрыты.
***
Писать Тебя мы не дерзнём в свободе,
Ты, Светозарный, Пламенный Рассвет –
И на палитрах старых мы находим
Всё те же краски, и лучи выводим –
То, с чем святой Тебя таил в себе.
Мы пишем лики, словно строим стены:
Округ Тебя сонм образов-оград –
Смыкая руки в трепете смиренном,
Прозрев – Тебя в них скроет сердца взгляд.
***
Люблю часы я тёмные мечтаний,
Когда смолкают суетные мысли –
Я нахожу тогда, как в старых письмах,
Прошедших будней рой воспоминаний
И жизнь свою под ворохом преданий.
Тогда наверняка я знаю – где-то
Другую жизнь живу – легку и вечну,
Как дерево в соку, листвой одето,
Над каменной плитой шумлю беспечно,
Того корнями обнимая плечи,
Что спит и позабыт: удел – забвенье
В печалях сна и нежных песнопеньях.
***
Сосед мой, Бог, я знаю: коль порой,
Тебя в ночи тревожа громким стуком,
Дыханья твоего не слышу звука –
Один ты в комнате пустой.
И если будет вдруг тебе невмочь,
Никто не принесёт тебе напиться –
Я ж рядом: стоит лишь пошевелиться,
Бегу помочь.
Меж нами только тонкая стена
По воле случая: лишь слабый крик
Твой или мой – и в тот же миг
Падет она
Беззвучно, как слеза.
Твои её сложили образа.
Твоих же ликов сонм – как сонм имён.
Когда ж во мне твой пламень воссияет,
Тебя в гореньи пылком достигая –
О блеск оклада спотыкнётся он.
И мысль бредёт, дорог не разбирая,
Ты ж вновь далёк и призрачен, как сон.
***
Когда б лишь раз привёл бы я в молчанье
Неверных, приблизительных, случайных
Всех чувств моих поток упрямо-зыбкий
И не могли соседские улыбки
Отвлечь мое сознанье по ошибке,
Тогда б на миг я мог Тебя представить
И у границы тайны вдруг постигнуть,
Прозреть Твою улыбку, и, любя,
Для мира подарить – и тем воскликнуть:
«Благодарю Тебя!»
***
Живу, как раз когда уходит век.
И ветер от великого листа,
Что мной, тобой и Богом писан, встал
В руках, что взяли рукопись наверх.
Мы чуем свежесть девственной страницы,
Мощь переглядок тайных сил,
И что угодно может сбыться,
Покуда следа нет чернил.
***
Я отгадал слова Твои в пустыне.
Я проследил цепочку мудрых жестов,
Которыми из пресного ты теста
Лепил с любовью, с теплотою нас.
Сказал тогда ты громко: «Жить» – тотчас
Прибавив еле слышно: «Умирать»,
Но всё упорно повторял Ты: «Быть»!
Не умер первый смертный – был убит.
Круг бытия разбит,
И луч погас,
Разлом трещит, все голоса стонать
Вдруг разом начинают, уводя
Нас к роковой той пропасти – хотя
Досель к Тебе казали верный путь.
И в стоне сём косноязычном – суть
Осколки Имени, безвестного нам ныне.
***
Бледнея, Авель говорил:
Меня уж нет. Мой брат со мною что-то сотворил,
Чего узреть мне не достанет сил.
Моё лицо своим он заслонил,
И в тот же миг навеки затемнил
Мне Божий свет.
Сейчас же он один.
Он жив ещё, конечно – ведь над ним
Уже никто того не совершит.
Мои дороги – все к нему ведут,
И все они, в конечном счете, пред
Его очами в гневе – пропадут.
И кажется, повсюду он, как суд,
Не скрыться прочь, пред ним вершить ответ.
Мне-то может ночь помочь,
Ему уже – нет.
***
Ты – Темнота, отколь я родом,
Сильней огня твоя природа,
Что мира грань творит –
Огонь горит
Для круга одного,
Вне коего не зрит его ни существо.
Но Темнота приемлет всех в себя:
Все пламена и сущности, тебя,
И зверя дикого, и тварей прочих.
Великую, должно быть, силу
Соседство наше затаило.
Я верю в ночи.
***
Я верю в не сказанное ни единым,
Мне чувств сокровеннейших не удержать,
И то, что иной не посмел и желать,
Я обрету невинно.
И если я дерзок, Боже, прости,
Я же просто хотел объяснить:
Самое чистое – как инстинкт,
Первый порыв, не успевший сникнуть –
Так дети любят: глаз не отвести.
И в этом настойчивом повторенье
Потока волн, что к морю идёт
В этот безудержный круговорот –
Тебя восхИтив, в своём восхищенье
Восславлю Тебя я – Твой первый пророк.
И если я высокомерен, позволь
Мою молитву смерить высоко,
Что так отважно, так одиноко
Предстала перед Тобой.
***
Я слишком здесь одинок – однако не так,
Чтоб каждый срок одинаково стал мне святым.
Я слишком ничтожен здесь – а всё же не так,
Чтобы явленьем Тебе, мой Боже, предстать
Тёмным и умным.
И волен быть вольным, и воле хочу я спутником быть
В пути по натянутым струнам.
Хотел бы в тягучее, жгучее время, ждущее будущих битв,
И тихо, и странно, и трудно,
Быть Посвященным Твоим
Либо – одним.
Желаю узреть Тебя я в полный Твой рост,
О, ни был бы слеп ни в капле – хотя и от слёз,
Запечатлеть изменчивый лик, по крупицам
Образ собрать, чтоб мог он цветком раскрыться,
Не отступить ни на шаг, ни на йоту,
Не рухнуть под мощью – упрямо стою,
Мой собственный смысл и мысль свою
Хочу сохранить я. Даруй же свободу
Стать близким твоим,
Написать твой лик,
Словно слово, что вдруг постиг,
Словно черты моей мамы, и эти
Тарелки с обеденного стола,
Словно лодку, что верно несла
Меня сквозь смерти и ветер.
***
Я многого хочу и жажду –
И даже, может быть, всего:
Тьмы каждого паденья моего
И лучезарья – взлёта каждого.
Так много их, кто увенчал
Легко и словно невзначай
Себя же сам – и сыт.
А ты смеёшься тому, кто отчаян,
Возжаждавшему, кто не спит.
Кто инструментом Тебя дерзнул
Сделать в умелых руках.
Ещё не сгорел Ты – не поздно пока:
В Твою глубину окунусь,
Туда, где Жизнь притаилась, тиха.
***
И руки дрожат, но упрямо, упорно
Мы всё громоздим свои крохи, пытаясь
Тебя отстроить подобно собору –
Но кто ж, наконец, его сможет поставить?
Что – Рим?
Всякий Рим обращается в тлен.
Что – мир?
Мир привычный будет разрушен,
Лишь вознесётся купол собора
И сквозь километры мозаичных стен
Мы лик Твой вдруг обнаружим.
Порой же под силу окинуть мне взором
Все необозримые шири просторов –
Со вросшего в землю камня подножья
По главок в небе задорный отлив.
И мысль моя тогда довершит тебя, Боже,
Последний крест на маковку посадив.
***
Один уж когда-то Тебя возжелал,
И знаю: мы взять своё вправе опять.
Но даже коль станем тебя отвергать,
И пусть даже злата никто не искал,
Что эта земля спокон века носила –
Его принесёт нам однажды река,
Что мчится средь тихих нетронутых скал,
И пусть не торопимся жаждать – пока
Бог наливается силой.
***
Кто примирил в себе нелепость жизни
И благодарно суть её вместил,
Тем оттеснил
Весь бренный шум и звон,
Иначе торжествует он:
Ты – гость желанный тихих вечеров.
Ты – зритель одиночества его,
Ты – центр его безбрежных монологов,
И всяк порыв его стремится к Богу,
Круг времени очерчивая вновь.
***
Зачем рука упорно кистью блудит?
Увидишь вряд ли, как тебя пишу.
У края чувств, которыми дышу,
Ты проступаешь пятнами тихонько,
А я – пустое место только
Для взгляда, что мигать не будет.
Не больше ты, чем средоточье света,
Чем точка схода линий лучезарных,
Что льются музыкой – и сущность эта
Через последний твой покров сияет
И небом вслушивается в секреты,
Лишь умолчать о чём желаю.
***
Я здесь, не прячься! Разве ты не слышишь,
Как каждой мыслью бьюсь я об тебя,
Как чувства в выси, крылья обретя,
Кружат вокруг тебя – всё шире, выше?
И разве не заметил ты души,
Что пред тобою в трепетной тиши
Стоит в благоговейном ожиданье,
Как взглядом ты её мольбу одаришь,
Как дерево в саду весной.
Сновидец – Ты, я – сон лишь твой.
Иль, если волен быть на страже –
Твоя я Воля, и всё краше
Блещу меж звёзд в тиши ночной
И Града Времени сияю сотням башен.
***
Не в ту минуту я живу крутую,
Где видишь ты, как рвусь, стремлюсь к тебе –
На этом фоне деревом расту я,
Из многих уст моих – одни замкну я
Всех раньше пустотою – вот я где.
Я тишина между двумя тонами,
Что плохо ладят меж собой: то с нами
Тот самый, первый смертный стон –
Но оба звука в вечной дали
В моём том тёмном интервале
Тебе трепещут в унисон.
***
Когда б я вырос где-нибудь в краях,
Где лёгок день, а час так тонок,
Я праздновал тебя бы, как ребёнок,
Не стискивал бы так в своих руках
Испуганно – и не сжимал, калеча.
Спускал бы я тогда тебя беспечно,
Присутствующий в настоящем вечно,
Хватал мячом,
Бросал, дурачась, прыгал бы навстречу,
И нипочём
Мне было б всё, и жил бы легче,
Ты – сути суть.
Я б дал тебе блеснуть
Лучом на тонком лезвии клинка.
Я мог бы золотым кольцом замкнуть,
Чтобы белей была твоя рука, –
И кругом очертил бы пламя.
Я б начертал тебя над небесами,
От края и до края, будто знамя,
Как мог писать титан тебя – горами,
Пожарами, самумом над песками –
Но нет:
Тебя нашел однажды в яме…
Мне смех друзей моих издалека
Не слышен. Ты же – птенчик желтоклювый,
Ты выпал из гнезда, и глазом круглым
Косишь, не разжимая коготка.
Так велика тебе моя рука –
Беру на палец каплю из ключа,
А сам слежу, потянешься ль за нею,
Твоё сердечко и моё стучат –
Сейчас
Единым страхом пламенеем.