День был обыкновенный, весенний, солнечный, сбрызнутый дождиком, и уже успела трава на московских газонах пропылиться до состояния какого-нибудь древнего дачного паласа, ещё к тому же постеленного на чердаке. Олеся, в своё свободное от учёбы время, делала попытки исследовать собственный родной мегаполис. По причине полного географического идиотизма все такие Олесины попытки оканчивались ничем. Олеся выходила всё равно на какой станции метро в центре, и шла, не разбирая дороги. На этот раз под ногами оказался мост, через который проходила улица, начало которой было Старым Арбатом, а продолжение - Новым Арбатом. Чахлые пыльные газоны там под мостом спускались к гранитной набережной Москвы-реки, а в самой реке ветром к одному из берегов были прибиты скопления мусора: пластиковые бутылки, просто куски пластика, куски полунамокших картонных коробок и какие-то очистки. Расходясь бесформенными разноцветными бензиновыми пятнами, всё это колыхалось в такт волне и билось в гранит.
Старый Арбат, что с одной стороны моста, был красивее и экзотичнее, чем Новый, с другой стороны моста. Старый Арбат был замощён исторической брусчаткой, и фонари чуть выше человеческого роста своим витым чугунным литьём поддерживали свои матово-белые шарообразные лампы, по две штуки на каждом столбе. На Старом Арбате по совсем уже стемневшим вечерам светился яркими праздничными огнями какой-то театр, названия которого Олеся не помнила; гамма "разноцветный, в основном жёлтый, светящийся театр + тёмно-тёмно-синие сумерки" напоминала вечерние и полуночные картины Ван Гога: очень-тёмно-синий фон и освещённые ярким электрическим жёлтым светом кафе. Или ещё есть тоже у Ван Гога бильярдная, увиденная изнутри - так вот и её всю освещает тот же болезненно-завораживающий, ярко-жёлтый электрический свет, контрастирующий с зелёными бильярдными столами.
Днём на Старом Арбате торговали с лотков безделушками и сувенирами; и рисовали тут же при тебе твой портрет художники на расставленных посередине Старого Абата мольбертах; и уличные музыканты-оркестры играли свою музыку, прислонившись спинами к серым выкрошившимся кирпичным стенам идущих вдоль улочки магазинчиков. Длинный чёрный футляр от скрипки был раскрыт у ног одного из оркестров, прохожие бросали в этот футляр монеты и купюры небольшого достоинства.
Новый Арбат весь был застроен типовыми серыми высоченными домами, и где-то впереди звучало, мерцало и бликовало казино - кажется, "Метелица".
Вечерело; и совсем уже вечером дома в кухне Олеся бессмысленно пялилась в оклеенную обоями с кирпичным рисунком стену и слушала патриотическое для Москвы "Радио семь на семи холмах". Худой высокий отец сидел напротив через стол, обложившись газетами, и тоже слушал. Три чахлых цветка в полузавядшем состоянии свешивались из высокой фигурной вазы; из радио раздавалась популярная в последнее время совершенно полоумная песня "Поддожжём поддожжжём подддожжжём". Олеся однажды ехала в автомобиле, и тоже эту песню крутили из небольшого встроенного в панель управления приёмничка, и один из ведущих бодро спрашивал у другого, как же распознать слова: "Подождём", "Под дождём" или "Подожжом". "Наверное, каждый может слышать для себя так, как ему больше нравится!", - жизнерадостно отвечал второй ведущий первому, и передача продолжалась - кажется, это был концерт по заявкам.
27-05-2015