Если бы я был маленькой веточкой в море,
то большие суда не замечали бы мое одинокое горе,
шли бы себе дальше, пожирая мазут,
крехтя коленчатыми валами,
шурша головчатыми поршнями,
истязая валандающуюся команду:
капитана, в своем белом кителе похожего на пеликана,
шкипера, на глазах хиреющего от запущенного триппера,
кока, равно толстого на оба бока,
и прочую матросню, играющую в карты на фото девушек в стиле "ню".
На этих кораблях каждый имел бы ко всему какое-то отношение.
Матросы не любили бы всех, пророча метафизическое сношение
с якорем каждому, кто рангом выше их самих
и всякому зазнавшемуся среди них в среде их.
Вероятно, такая злость возникла бы от того,
что самый последний матрос сознавал бы, что судну конец без него,
и только это заставляло бы делать свою работу.
Кок же испытывал бы совершенно иную заботу,
отбиваясь от полчища голодных ртов,
пересчитывая оставшееся количество дров,
готовя капризному капитану фондю,
набивая кислой капустой бадью,
боясь как бы не началась цинга,
смотря, как на все его жалобы шкипер бросает задумчивое "ага".
За все корабельное имущество отвечал бы шкипер.
Несмотря на мучающий его триппер,
он каждый час проверял бы все бачки,
заглядывая во все отверстия и лючки;
матерился бы на матросов за валявшиеся бычки;
протирал бы спиртом оптические зрачки,
с ненавистью глядя на капитана и на присущие его рангу значки.
Самым же важным делом занимался бы капитан-
ел бы в каюте фондю, гордо выпрямив стан.
Но несмотря на всю комичность, этот микромирок
явно сложнее меня. Ветка- лишь пара строк:
сдуло ветром меня, как с головы кепи,
с высохшего куста, где-то в прибрежной степи.
Корабли шли бы мимо, за собой оставляя волну,
которая, накрывая меня, давала бы ощущение, что тону.
Но моя низкая плотность, вернее сказать- мягкотелость,
возвращала бы на поверхность, как мне бы того не хотелось.