Я могу писать и пишу о том, что огни на твоем берегу не горели уже давно.
Ветер травы синие, горькие не клонил да над замком в высокое не залетал окно.
Все скользит по глади лодочка с фонарём, одинокая тень скрывается в глубине.
Я могу писать; пишу, что мы не умрём, что прекрасна сказка - мы лишь уйдем за ней.
Я смотрю: горит еловая ветвь в костре, разливая хвойный запах вокруг огня,
знаки-символы в потрескавшейся коре, образ скрывшийся в тумане и серебре,
кто меня еще ни разу не прогонял.
Как же странно, как пронзительно глубоко простирается озерная тишь и даль.
Светлячки на листьях, звездное молоко, край, куда не добираются поезда,
потаённая Сибирия, Авалон с Атлантидой в пару скрывшийся под водой,
Остров Яблок, запорошенный снегом Холм, дверь в который скрыта травами и слюдой,
первозданный Лес, в котором танцуют Ши, дверца, скрытая от глаз в платяном шкафу...
Я могу дышать, пока говорят: дыши,
и пока настоящим именем не зовут.
Я могу молчать. Вот я и молчу, пока остывает кромка неба на дне глазниц,
возвращаются холодные облака..
"Если хочешь света - дотянись и возьми."
Я держал его в ладонях, как талый снег, и ладони стали призрачными, как лед.
Я могу кричать,
но только кричу во сне,
онемевший голос птицы не оживет.
Я могу писать -
и я пишу над водой
то, что твой покой созвездия стерегут.
Я же помню. Просто был здесь однажды Дом,
и Твои огни горели на берегу.