Пролог.
Вдруг ураган промчался над Москвой,
Забурунил поверхность вод Неглинной,
С Коломенской дороги столбовой
Погнал песок удушливой лавиной.
Упала придорожная сосна
И под собою погребла возницу,
Когда с отрядом въехал дотемна
Отрепьев Гришка в русскую столицу.
(Астраханский Кремль)
Услышав на подворье шум и крик,
Благочестивый старец Феодосий
Из храма вышел. На минуту стих
В толпе мятежной гул разноголосий.
Лишь продолжал лазутчик речь свою:
"В Москве Димитрий объявился ныне,
Тот самый,что доводится царю -
Ивану Грозному - законным сыном.
Сумел он из-под стражи убежать
Бориса Годунова,что на троне
Ворованном сидит теперь,как тать,
В чужой одежде и в чужой короне.
"Долой его! Димитрия на трон!
Наследного царевича на царство!"
Люд загалдел,как скопище ворон,
Почуявших добычу. Дух бунтарства
Носился в воздухе: со всех концов
Людей сбежалось в Астрахань разбойных,
Да и в толпе посадских и стрельцов
Борисом было много недовольных.
Пытался было вразумить народ
Сабуров - воевода астраханский:
"Не слушайте лазутчика,он врёт!
В Москве расстрига - не наследник царский".
Куда там! Разошедшая толпа
Не слышала воззваний воеводы,
Она была глуха к ним и слепа
В предчувствии желаемой свободы.
Холопы беглые,убийцы и воры
Здесь на окраине державы русской,
Где хлябь болотная и комары,
И брага с воблой на закуску,
Спасаясь от возмездия властей,
Нашли приют и лишь того и ждали,
Внимая пересудам новостей,
Чтоб трон у Годунова отобрали.
Вмиг потерял Сабуров свою власть.
Народ роптал. Не избежать бы смуты,
Да Феодосий ту отвёл напасть,
Сказав,не сомневаясь ни минуты:
"Я в девяносто первом лично сам
Учавствовал в обряде погребенья
Димитрия. Людей был полон храм -
Святой соборный храм Преображенья.
Весь Углич провожал в последний путь
Наследника престола. Был и Шуйский,
Что следствие производил - в чём суть?
Убился иль убит царевич русский?
А самозванца,что в Москве сейчас,
Сам патриарх Иов предал проклятью
Своею грамотой. На этом весь мой сказ.
Ступайте с Богом, расходитесь,братья".
* * *
Духовная архиерея власть
Была мирской сильнее воеводы.
Толпа пред ним поспешно разошлась,
Как перед солнцем тучи с небосвода.
Приспешника Лжедмитрия такой
Ход дела оказался не по нраву.
На время затаились. Но покой
Не долго продолжался.Боже,правый!
Москва Отрепьева признала всё ж царём.
(Смерть Годунова - вот тому причина).
И даже инокиня Марфа в нём,
В миру Мария,опознала сына.
* * *
На колокольне прогремел набат.
Заруцкий со своими казаками
Бунт учинил. Из каменных палат,
Подталкивая сзади бердышами,
Бунтовщики свели во двор
И Феодосия и воеводу,
И на всеобщий выставив позор,
Избили их Лжедмитрию в угоду.
Пришлось принять владыке тяжкий крест -
Всю его паству,что к нему ходила
На службу в храм - единственный окрест,
Как будто обуяла злая сила.
Кто бил его,а кто плевал в лицо,
Кто возводил хулу и небылицу.
Затем в сопровождении стрельцов
Втолкнули в монастырскую темницу.
Отец Фома и иерей Кондрат
Хотели за владыку заступиться,
Как заступается за брата брат,
И вызволить обратно из темницы.
Но их самих мятежная толпа
На части изрубила топорами,
Никифора и Никона сожгла.
В тот день умылась Астрахань слезами.
* * *
В темнице день и ночь архиерей
Молился Богородице Преславной
За Русь святую,за её людей,
За нерушимость веры православной.
"Царёвы слуги" долго не могли
Удерживать епископа под стражей,
Но и убить боялись - "царь" вдали,
Не выручит,коль их народ накажет.
Надумали они его к "царю"
В Москву незамедлительно отправить,
Задачу сам решает пусть свою:
Убить владыку иль в живых оставить?
И повезли епископа в Москву
С бесчестием - в лохмотьях и оковах,
По бездорожью - глине и песку,
Как вора иль разбойника какого.
Затем пересадили на насад,
С товарами идущий до столицы,
Остался позади высокий град,
Кругом вода,да в поднебесье птицы.
* * *
(Москва.Кремль.)
На стенах зубчатых Кремля
И на шатровых кровлях башен
Переломила свет заря.
Москва,Москва,тебя нет краше!
Как живописен окоём
Для подъезжающих к столице:
Даль голубая за Кремлём
Сосновым бором серебрится,
А впереди горит, как жар,
Собор Блаженного (Покровский)
И слепит красотой "Пожар"*,
Так площадь люд назвал Московский.
Но,силой взятому в полон,
Священнику до красоты ли?
Недаром несколько ворон
Крест на соборе облепили.
* * *
Кремлёвские палаты. Тронный зал.
"Димитрий Иоаннович" на троне.
В глазах,как небо голубых,запал
Уверенности в силах и в законе.
На волосах,зачёсанных назад,
Густых и рыжих светится корона.
Фигуру,роста малого,наряд
Скрывает царский золотого тона:
Ферязь и бармы в дорогих камнях.
Финифтью разукрашенная бляха
(На ней один орёл о двух главах)
И тельник под исподнею рубахой -
Крест (без распятого Христа на нём)
С узорчатою надписью "Царь славы",
В сапожках красных с золотым шитьём,
В руках со скипетром и со державой.
Вокруг него бояре и князья
В расшитых зипунах или кафтанах,
Архиереи - блещут образа
На драгоценных митрах и сутанах.*
Да шляхтичи в камзолах дорогих,
В венгерках - страусиновые перья,
И близкая "царю" семья Нагих,
И друг Басманов,втёршийся в доверье.
* * *
Ввели епископа.Всё та ж на нём,
Что в Астрахани,старенькая ряска,
Потрёпанная ветром и дождём,
И долгою ездой в телеге тряской.
С достоинством отвесил он поклон
Князьям,боярам и архиереям.
И лишь "царю" не поклонился он,
В знак своего к расстриге недоверья.
"Ответь при всём синклите мне,бунтарь,
Через тебя вся в Астрахани смута?
Кто ж я,по-твоему,если не царь?" -
Взъярился на него Лжедмитрий люто.
"Не знаю, - Феодосий отвечал, -
Что ты за человек на самом деле,
Но только не царевич". Охнул зал
От дерзости неслыханной доселе.
"А настоящий в Угличе убит
И похоронен отрок там невинный.
Тебя же,разве,возраст с ним равнит,
Ему бы тоже было двадцать ныне".
Глаза в глаза насквозь и напролом:
Господь и бес,священник и расстрига,
Незримая борьба добра со злом
В мгновенье ока иль в теченье мига.
"Царь" отступил. И смертный приговор,
Сорваться с уст его уже готовый,
На них внезапно замер,властный взор
В очах потух. И,не сказав ни слова,
Махнув рукой,он распустил синклит.
А Феодосия отправил на подворье,
Где правил Гермоген - митрополит
Казанский при святом соборе.
* * *
Как возмущает море шторм
Своим внезапным появленьем,
Так дух "царя" был возмущён
Святителя разоблаченьем.
Как исчезает ясный день
Под дымкой сумрачного глянца,
Так смертная нависла тень
Над головою самозванца.
Епископа спокойный взор
Лишил Лжедмитрия покоя,
Его не знал он с этих пор
Ни в тронном зале,ни в покоях.
* * *
Разгар весны. Цветёт земля.
Один цветок приник к другому.
В гнезде два белых журавля
Курлычут,обнявшись над домом.
В Кремле и шум и гам царят,
Весь двор готовится к венчанью
Марины Мнишек и "царя",
А заодно к коронованью
Полячки на державный трон
И на всё русское с ним царство.
Уже спешат со всех сторон
На пир чужие государства.
Король поляков Сигизмунд
Вернуть надеется трон шведский
И просит,не сочтя за труд,
Ему помочь в том по-соседски.
И Папа римский,этот брак
Благословив,мечтает втайне
Увидеть,как за шагом шаг
Латинство примут христиане.
* * *
Епископ Феодосий между тем,
Живя у Гермогена на подворье,
О"батюшке царе" глаголал всем
Не больше и не меньше,как о воре,
Что незаконно властью завладел
И пошатнул устои христианства
Католикам в угоду,и в предел
Московского впустил их государства.
И по столице понеслась молва:
"В Кремле измена! Царь ненастоящий!
К тому же еретик!" Опять Москва
Собой напоминала рой гудящий.
Как подтвержденье верности молвы
Природа подавала свои знаки:
То в небесах сияли две луны,
На них волками выли все собаки,
То по Москве с вечернею зарёй,
Как по лесу бродили волчьи стаи,
А у животных и людей порой
В тот год уроды нарождаться стали.
Чтобы пресечь опасный разговор
И быть понятным русскому народу,
К епископу с подарками во двор
В ненастную и ясную погоду
Лжедмитрий подсылал своих людей.
Епископу они внушить хтели,
Что "царь" на троне вовсе не злодей,
Не самозванец, а на самом деле
Сын Иоанна Грозного. Его
Нагая со своим признала кланом.
Но отвечал он всем до одного,
Своим святым не поступаясь саном:
"Не я один не признаю царя,
Вон и Иов твердит: он не Димитрий.
Его за это,словно бунтаря,
Лишили даже патриаршей митры
И в старицкий сослали монастырь,
В котором пребывает он и ныне.
Там всё вокруг болота да пустырь,
И мало знают о "царёвом сыне".
А там где двое, - говорил Господь, -
Во имя собрались Моё,средь них Я.
Возьми подарки и с подворья подь,
В советах не нуждаюся ничьих я".
Тогда Лжедмитрий славою купить
Упрямого решил архиерея
(Как будто быть царём или не быть,
Лишь от него зависело). Скорее
Ему архиепископский дал чин
И из духовных лиц его особо
В "Совет цесарской милости" включил.
Но нет на свете силы такой,чтобы
Заставила епископа признать
Царём того,кто не был им по праву,
Земная слава для него и власть
Ничто в сравнении с небесной славой.
* * *
Лжедмитрий Феодосия включил
В обряд венчанья из мотивов личных,
Где тот,словно в насмешку,должен был
Преподнести корону католичке.
Но Феодосий был неколебим:
"Пусть встанет на меня весь мир со злобой,
Людьми и сатаной самим гоним,
Служить я буду Господу до гроба".
Такую непреклонность видя, "царь"
Блаженным объявил его. И что же?
Тем развязал язык ему,ведь встарь
Блаженных было обижать негоже.
Под маскою юродства мог теперь
Священник говорить о чём угодно.
Слова его и в Новгород и в Тверь
Летели из Москвы с молвой народной:
"В Кремле антихрист в образе царя,
Посланец Польши и Литвы поганой,
И замыслы "сего государя" -
Народ ввести в латинство православный.
За Русь святую,братья,постоим!
Не отдадим безбожникам землицу!
Лжедмитрия и нехристей,что с ним,
Как злых собак прогоним из столицы".
Народ и сам был возмущён меж тем
Расстриги окаянного делами,
Поставившего у кремлёвских стен
Из меди Цербера с двумя главами.
И на Москве-реке среди зимы
Построившего крепость ледяную
С изображениями чудищ тьмы,
Лукавого сидящих одесную.
От смелых ли архиерейских слов
Иль от забав бесовских самозванца,
Но таяла народная любовь
К нему,как на реке ледовый панцирь.
И духовенство и мирская знать
Против бесчинств безродного расстриги
Всех недовольных стали поднимать,
Готовя заговор,чиня интриги.
* * *
Звенят,звенят колокола
Во всю ивановскую рьяно!
Вон чья-то тройка понесла
Орущих седоков в ней пьяных.
Гуляет свадьба на Москве!
Венчанье - в храме Вознесенья.
На радость Польше и Литве,
Державе русской - на глумленье.
Духовных и служилый люд
Прогнали из домов кремлёвских,
Дав кров и временный приют
Гостям "царя" в одеждах польских.
В рядах торговых кутерьма,
Скупается и мёд и пиво.
Паны хмельные в терема
К купчихам ломятся красивым.
Парней нещадно местных бьют,
В церквях бранятся матерщиной.
И пьют и пьют,и пьют,и пьют
За брак Димитрия с Мариной.
* * *
Святитель астраханский вкруг себя
Сплотил людей к тому небезразличных -
Оставят в русских или истребят
Христову веру и любовь к Отчизне?
Митрополит московский Филарет,
Сторонник Гермогена и Иова,
Не раз держал с "юродивым" совет:
Как быть с занявшим место Годунова?
Не полагаясь только на народ,
(Как он себя проявит неизвестно),
Они вступили в заговор в тот год
С князьями и боярами совместно.
Возглавил заговор опальный князь -
Василий Шуйский, с ним ещё Галицын,
Сумевшие наладить тайно связь
С отрядами стоявшими в столице.
Между собой Лжедмитрия убить
Князья договорились,но при этом
Боясь расправы москвичей,схитрить
Они решили.И когда с рассветом
С Ильи* раздался колокольный звон,
Крича: "Царя поляки убивают!", -
Вбежали во дворец,прорвав заслон
Охраны царской,превратившись в стаю
Псов гончих,взявших зверя верный след
И растерзать его уже готовой...
На шум,в одно исподнее одет,
Басманов вышел и спрсил сурово:
"Что за тревога? Почему набат?"
Узнав в чём дело,бросился в покои:
"Ахти мне,государь! Сам виноват,
Не верил ты,что может быть такое.
Весь люд московский на тебя идёт.
Беги скорее! Надобно спасаться!"
Но у дворца собравшийся народ
Уж требовал поимки самозванца.
"Ну,царь безвременный,проспался ли?
Что не выходишь? Не даёшь отчёта?"
Тогда в кругу телохранителей
К толпе Лжедмитрий вышел за ворота:
"Я вам не Годунов,подите прочь!"
Булатный меч ходил в руке исправно...
Пришли бояре.Их молил помочь
Димитрию встревоженный Басманов.
Но тут же был Татищевым убит,
Которого от ссылки спас когда-то.
Вид первой крови,словно хмель пьянит,
Толпа взревела,жаждою объята.
За голову схватившись,как в бреду
Димитрий в спальню бросился Марины.
Она,узнав от мужа про беду,
Под юбку забралась гофмейстерины.
А сам Димитрий выскочил в окно,
Под ним подмостки брачные стояли,
Чтоб перепрыгнуть на другие,но
С них оступился и упал.Поймали.
Толпа кричала: "Бей его, руби!"
Тут выскочил Валуев - сын боярский
И зычным голосом,как из трубы,
Воскликнул:"Что,свистун,попался шляхтский.
Вот я ужо тебя благословлю
Железной пулей.Подойди поближе", -
И выстрелил.Так кончил жизнь свою
Отрепьев Гришка - вор и чернокнижник.
* * *
За избавление Отчизны от врага
Благодарил святитель Матерь Божью,
Мечтая о том времени,когда
Восторжествует истина над ложью.
Когда исчезнут самозванцы на Руси
И вместе с ними те,кто сеет смуту,
Когда страну,как яблоню, трясти
В угоду иноземщине не будут.
Когда на троне будут восседать
Достойные сыны державы славной,
Что смогут за народ свой постоять
И быть оплотом веры православной.
Эпилог.
Вновь над Москвой промчался ураган.
На Кулишах сорвало кровлю с башни,
И ветер над болотами туман
Развеял в клочья и понёсся дальше.
У врат Калужских рухнула стена,
Когда бездыханного самозванца
Поволокла кобыла среди дня
В "Убогий дом"*, как татя и поганца.*
"Пожар" - площадь перед Кремлём,названная так
в память о пожаре 1751 года,в результате набега
татарской орды.
"Илья" - церковь Ильи Пророка на Новогородском
дворе.
"Убогий дом" - кладбище в Москве у Серпуховских
ворот для нищих,безродных и вероотступников.
Поганец - вероотступник,идолопоклонник.