И страшно мне не отдохнуть

Камиль Тангалычев
Даже нежная лирическая исповедь у Лермонтова – вселенская тоска и страдание. «Слова разлуки повторяя, Полна надежд душа твоя; Ты говоришь: есть жизнь другая И смело веришь ей... но я?..  Оставь страдальца! – будь покойна: Где б ни был этот мир святой, Двух жизней сердцем ты достойна! – А мне довольно и одной. – Тому ль пускаться в бесконечность, Кого измучил краткий путь?  Меня раздавит эта вечность, И страшно мне не отдохнуть!».
Краткий путь Лермонтова вобрал вечность. Более того, вечность была воплощена в кратком земном пути Лермонтова. Вечности исполнилось 26 лет.
Вечность была сконцентрирована в твердой породе времени, в камне. И Лермонтов нес на себе эту вечность – как камень. Вечность была ношей поэта. Вечность всегда – ноша поэта.
Лермонтов нес свою вечность, потому что ничью вечность нести по земле невозможно. И конечно, «тому ль пускаться в бесконечность, кого измучил краткий путь?..». А камень времени становился тяжелее и невыносимее.
И что есть отдых?
Лермонтов не хочет «пускаться в бесконечность» потустороннего восприятия Бога. Лермонтов не верит, что «есть жизнь другая». Он знает, что есть эта жизнь, «одна», которая вмещает и бренность, и вечность. Вмещает и святой мир, и грешное бытие, и несовершенство мира, и предел совершенства.
И Лермонтов проживает будто две вечности здесь, в этой – одной – жизни. «Я сохранил на век былое, И нет о будущем забот, Земля взяла свое земное, Она назад не отдает!..».
Земля приняла истину о себе – и уже не расстанется с нею. И о будущем не нужно заботиться – цветок знает, когда цвести и когда вянуть. Важно – сохранить землю.
Пушкин стремится в заоблачную келью, поближе к Богу. Лермонтов устремлен в вышину, чтобы назваться братом бури – и громыхая в этом мире своей звездно-грозовой вечностью, привлечь внимание Бога к этому миру. Чтобы в этом мире Бог продолжал быть поэтом. Чтобы не отдалился в другие миры –  «где б ни был этот мир святой». Его пока нет; и поэт, создающий новое мировоззрение, несвоевременно чуткий к истине о том, что есть стихия, уверен: если обычный добрый человек сердцем достоин двух жизней, то поэту «довольно и одной». И обо всем этом Лермонтов говорит не столько людям, сколько – Богу. Стихи Лермонтова пишутся для Бога…