Ночное небо так угрюмо

Камиль Тангалычев
«И в небесах я вижу Бога», – делился откровением Лермонтов.
Но не только Лермонтову открылись вещие небеса. И Тютчев, любивший «грозу в начале мая», видел в небесах Бога. «Ночное небо так угрюмо, Заволокло со всех сторон. То не угроза и не дума, То вялый, безотрадный сон. Одни зарницы огневые, Воспламеняясь чередой, Как демоны глухонемые, Ведут беседу меж собой».
Тютчев узнавал Творца по убранству и особенному настроению небес, по радости и тревоге вышины. Все в вышине радовалось и тревожилось, размышляло и сомневалось – значит, Бог был там, значит, он – был.
Все на свете знает отныне о том, что Бог есть, что он – сама стихия, что все сущее – есть явление Божье. Лишь об этом, только об этом отныне могут вести беседу меж собой и «демоны глухонемые». Они тоже явление Бога, и больше не могут бунтовать против него, потому что они не могут бунтовать против самих себя.
Это – уже просвещенные поэтами демоны; просвещенные Лермонтовым и Тютчевым, Пушкиным и Фетом.
Демоны глухонемые оттого, что они уже все самое главное на свете услышали, а им самим говорить не о чем – время их бунта против Творца прошло; нет на свете того, против чего им бы хотелось протестовать.
Демоны глухонемые и оттого, что многое за них уже произнесли поэты. Сказали поэты за демонов и то, что они сами, гордые, никогда бы не сказали вслух.
Поэты за демонов уже обратились и к Богу. Поэты уже и покаялись перед Богом за гордое вольнодумство демонов. Дух отрицания и сомнения устами Пушкина раз и навсегда произнес: «Не все я в небе ненавидел, не все я в мире презирал». Бог, позволивший необыкновенное вольнодумство поэтам, должно быть, простил и демонов. «Как по условленному знаку, Вдруг неба вспыхнет полоса, И быстро выступят из мраку Поля и дальние леса».
И земля тоже приняла покаяние демонов, произнесенное поэтами.
Но непрост их диалог. Трудно меняется сознание; трудно принимаются новые необратимые реалии в философии мироздания.
Демоны в небесах и просветленная земля – одними поэтами просвещены; одними глаголами вразумлены и вдохновлены. «И вот опять все потемнело, Все стихло в чуткой темноте – Как бы таинственное дело Решалось там – на высоте».
Какое «таинственное дело решалось там – на высоте»? Небо и земля приходили к согласию тяжело, мучительно. Небо, привыкшее быть извечным богоносцем, вынуждено было, узнав от поэтов сокровенную истину о стихии, признавать богоносцем и землю. «Демоны глухонемые», обитавшие в небе, еще и потому онемели, что им боязно было вслух говорить о новом, непривычном. Они уже приняли новую философию мироздания, но еще боялись обидеть консервативное небо – безоговорочным принятием этой философии.
И потому в просветленных небесах «опять все потемнело», что большие сомнения оставались у высокомерного неба.
И потому «все стихло в чуткой темноте», что большие сомнения еще оставались у самого Бога, до которого много веков поэты доносили весть о его исключительно небесной принадлежности. Но он уже принимал от поэтов, которым дал небывалую волю парадокса, новую весть о себе.
А демоны оглохли – чтобы раньше Бога не услышать новую весть. И демоны онемели – чтобы своими глаголами не мешать уединенным размышлениям Творца…