Мироздание, в котором воплотился Бог, стало единым и неделимым. Произошло в мироздании и покаяние демона. Покаяние демона могло произойти только в едином Боге, который есть все мироздание. «В дверях эдема ангел нежный Главой поникшею сиял, А демон мрачный и мятежный Над адской бездною летал. Дух отрицанья, дух сомненья На духа чистого взирал И жар невольный умиленья Впервые смутно познавал. «Прости, – он рек, – тебя я видел, И ты недаром мне сиял: Не все я в небе ненавидел, Не все я в мире презирал».
Демон одумался, не дожидаясь, когда сломается мир, не дожидаясь гнева Творца.
И демон был воспитан, просвещен поэтами, которые не считали его потерянным для мироздания; которые не клеймили его, не унижали, не отказывали ему в величии. Потому что его величие было от Бога, от которого было на свете всё.
Демон «жар невольный умиленья впервые смутно познавал», взирая на чистого духа, потому, что этого духа явил ему – поэт. И поэт явил миру чистого духа таким красивым, что демон не мог им не очароваться, не мог не допустить переворот в себе. Демон не мог не допустить в себе революцию.
Сам Бог в своем пространстве востребовал революцию, вверив ее поэтам. Поэты беспрестанно совершают революцию в Боге, в пределах совершенства, в стихии. И Бог любит поэтов за то, что они во имя революции в нем и во имя его величия жертвуют своей судьбой. И отныне они не могут, как все люди, просто видеть сияние звезд; они видят звезды молящимися, и они отныне ответственны за молитвы звезд.
Для того еще Лермонтов хотел назваться с бурей братом, что ему мало было лишь собственной мощи революционной. В свою революцию он хотел привлечь и бурю.
Лермонтов саму стихию делал соучастницей великой революции в Боге, потому что именно для стихии поэтами был обозначен смысл, именно стихии была определена божественная судьба.
Демон не исчезал, не переставал быть духом отрицания и сомнения. Но и Бог, возможно, во многом сомневался, сотворив мир, но уже отрицать невозможно было ничего. Ничего в Божьем мире исчезнуть уже не может, потому что все в Божьем мире становится им самим. А Бог во все века неизменен и идеален. Даже в чем-то сомневаясь и что-то желая в себе изменить, он вверяет это дело поэтам. Он благословляет поэтов на невиданные парадоксы, он радуется всем их метафорам.
А Пушкин изображал бесов – как часть стихии; а стихия была Богом. И в этой стихии «ангел нежный» и «дух сомненья» был уже братьями.
А кем еще могут быть друг другу – тучи, которые «вьются», и луна, которая «освещает снег летучий»? Кем могут быть друг для друга вьюга и равнины, ночь и небо, скрипучий куст и пыльная дорога?..
Все отныне породнились в Боге – и это видит поэт!..