Она стара и некрасива,
татарка с волжских берегов, -
так глаз привычно-торопливо
вершит свой суд несправедливый
за мзду фальшивых образцов.
Но вот она заговорила -
стирались внешние черты,
струилась внутренняя сила,
душа, глубинное мерило,
являла гены красоты.
Являла с музыкой слиянье -
та речь о музыке была;
она, царица созиданья,
в слова, как в ноты, облекла
её прозрачные крыла,
её высокое звучанье.
Она, избранница небес,
сквозь холод вечного молчанья
ловила горнее посланье,
музЫку - чудо из чудес.
Но невозможно, - так сказала, -
нет нот таких, таких октав,
такого стрельчатого зала,
органа, скрипки и вокала,
и нет таких верховных прав,
чтоб метамузыку астрала,
которой ей дано внимать
в минуты высшего накала, -
на нотном стане записать.
И эту муку и блаженство
нести в себе как вечный крест,
знать, что предела совершенству
у Бога нет; тебе же - есть.
Не может смертное созданье
постичь музЫку мирозданья.
...Был голос тих, и взор был ясен.
Дарила вечность светлый миг.
И был поистине прекрасен
её восточный тёмный лик.