Петрушу с моей лёгкой руки в шутку называют «ценным подарком Астахову». Астахов - главный в России защитник прав ребёнка. Мне лично он по – человечески симпатичен и как классный адвокат, и как специалист по восточным единоборствам. Но любое самое благое дело, становясь обязанностью чиновника, несколько, как бы сказать, теряет связь с «землёй», отдаляется от реально существующих условий и проблем.
Петрушу я не могу сравнить ни с одним из мультгероев - таковых в анимации не существует .Он принадлежит к немногочисленному числу тех детей, которые никогда и ни у кого не вызывают хоть каких-нибудь положительных эмоций. Я называю это «злом в чистом виде», которое становится таковым при полном отсутствии интеллекта, способным хоть как-то оправдать, объяснить или обосновать это зло. По ассоциации я вспоминаю гиену: отвратительную на вид, с омерзительным голосом, дурно пахнущую и с подлыми повадками.
Ясное дело, Петруша не может писать, считать, говорить, думать, при этом никогда не упускает случая ударить, укусить, разбить, сломать. Зато Петруша орёт. Не кричит, а орёт. Без поводов, без причин. Утром, днём, ночью. На невыносимо высокой ноте он может орать пять минут, час, три часа, пока не подействует лекарство, допустимая дозировка которого для Петруши, как для слона дробина.
А ещё Петруша любит говно, своё или чужое. Как только у него освобождаются руки, он сдирает с себя памперс, наваливает кучу и начинает мазать какашками себя, других детей, постельное бельё, пол, стены в классе, спальне, общем коридоре, с удовольствием украшает стенды с детскими рисунками, поделками, фотографиями. Если сам испражниться не может, нападает на более слабых и пытается пальцами проникнуть в задний проход для порции, так сказать, материала для творчества. Наш уважаемый психиатр объясняет это тем, что Петруша, как животное, таким образом метит свою территорию, но беда, когда эта территория - весь интернат.
Однажды нянечку прямо с рабочего места с прединсультном состоянии на скорой отправили в больницу. За десять минут до сдачи дежурства она, извините за интимную подробность, отлучилась в туалет. Вернувшись в спальню, оказалась в «говняном домике». Вымазано было всё: бельё, кровати, дети и даже на потолке красовалась картинка в современном стиле. Пожилая женщина рухнула в обморок. Неделю не могли истребить запах, а в этой «атмосфере» , между прочим, жили дети. И три дня отмывали стены, пол, и потолок, израсходовав месячный запас дезсредств.
Встал вопрос о смирительной рубашке или чего-нибудь, что пресекало бы возможность «метить территорию». Но дело в том, что применение подобного в наших учреждениях запрещено: это, видите ли, нарушает, по-Астаховски, права ребёнка. То, что возникающая ситуация нарушает не только права, но и безопасность других детей, почему-то не учитывается. Вот я и высказался в том духе, что хорошо бы отправить Петрушу на пару дней, например, на астаховскую дачу, чтобы он там пожил на вольных хлебах при соблюдении всех его немыслимых прав. Хотелось бы, мол, посмотреть, как быстро Петрушу отправят восвояси и насколько изменятся взгляды Астахова на права ребёнка. Так Петруша стал «ценным подарком Астахову».
Не раз сталкивался с ситуацией, когда на словах, теоретически все - поголовно гуманисты, а как доходит до дела… То есть мы все - против отлова бродячих животных, но только до тех пор, пока не изувечат нашего ребёнка. Мы за демократию, пока эта демократия не слишком нагло залезает в наш карман. Мы за гуманное отношение к детям, пока особый ребёнок не окажется в нашей семье или рядом с нами. Я знаю много, если не сотню, примеров, когда теория и практика ну никак не соединялись в какой-либо общей точке. При этом надо понимать, что особый ребёнок особому ребёнку рознь.
Представьте себе, что у ребёнка мозг размером с грецкий орех, он сидит на полу и долбится лбом о стенку, что у него посередине лба уже роговой нарост от постоянного долбления, что он не испытывает боли, а наоборот - даже получает от процесса удовольствие, и потому возвращается к нему при каждом удобном случае. И нет никакой законной физической возможности воспрепятствовать ему, не нарушая его «прав», о которых он не имеет и никогда не будет иметь абсолютно никакого представления. При всём при том каждый член коллектива «ходит под статьёй» и обязательно сядет в случае какого-либо ЧП. И нет возможности уследить за всеми, когда в группе должно быть шесть – восемь детей, а на поверку - вдвое больше.
Специально для Петруши по индивидуальному заказу сшили из прочного материала, чтобы не порвал, рубашку ниже колен со сложной системой завязок , потому что Петруша затыкал за пояс самого Гудини, поскольку развязывался без обмана сам по себе. Кормят его с ложки, памперсы меняют регулярно. Следят за Петрушиным кровообращением. Время летит быстро, Петруше стукнет восемнадцать и во весь рост встанет вопрос о его переводе в заведение для взрослых.
Таких, как Петруша, брать не хотят. Те ребята, которые говорят, сами себя обслуживают, обладают социальными и особенно трудовыми навыками, разлетаются как горячие пирожки. Петруши никому особенно не нужны. Бывало, у нас жили и двадцатилетние, и старше. Всегда находились формальные причины, чтобы не брать их: пользы никакой, а забот - выше крыши. Да и что делать с человеком, который не способен к контакту, с ребёнком, который в жизни не нарисовал ни одного рисунка, не вылепил из пластилина ни одной фигурки, не дослушал ни одной сказки, не досмотрел ни одного м ультфильма, никогда ни с кем ни во что не играл?...