-1-
Стихи не пишу, а рисую –
меж красок закатных ищу
все то, что запомнить рискую
и более не отпущу.
Все то, что по-своему лечит
простуду загубленных дней,
пронзая поникшие плечи
полозьями гончих саней.
И птицу, рванувшую следом,
сметает дыханье пурги…
А сани все едут и едут
туда, где не видно ни зги.
-2-
С неба солнца жар.
Голова с плеч.
Я теряю дар,
этот дар – речь.
Все слова врозь,
все дела вкривь.
В темя вбит гвоздь.
Этот гвоздь – жизнь.
Пережить днесь,
не сойдя вниз.
Я еще здесь.
Я один из.
-3-
Над шашлычной запах человечины:
июньский пот, приправленный жарой.
Вид на воду дымками изувеченный
врачу напоминает геморрой.
Он ест шашлык, проктолог недоученный,
теряя нить как в самом скверном сне.
А над рекой не слышатся уключины.
Но истина по-прежнему в вине.
-4-
А я верю, что все еще будет лучше,
даже если останусь в оболочке плотской,
отказавшись от призрачных райских кущей
без циничной улыбки – не то, что Бродский.
Будет осень месить по колено слякоть,
но, даст Бог, не только это случится:
снег повалит густой, станет женщина плакать –
щебетать,как в клетке забытая птица.
Станет память отказывать, по щепотке
отдавая вечности соль событий.
Пригорит яичница на сковородке,
подчеркивая неизбежность. «Войдите!» -
прокричится в ответ на случайные стуки
за окном, где выхлапывают ковры
и выводят псов одинокие суки,
загаживая дворы.
Станет вечер дотрагиваться до печенки
дрожью ночи грядущей, ведущей в ад.
Но протянется чистый голос ребенка
от луча, что оставил, прощаясь, закат.
-5-
По капле яду нам с тобою хватит,
чтоб умереть в объятиях друг друга.
Пусть бродит осень по шестой палате
и зазывает яростную вьюгу –
всем места хватит.
В моей душе по-прежнему просторно.
Сочится – и слеза бежит проворно
из ока материнского. Не плачь!
Ничто уже не возвратит былое.
Нам хватит яду. В поле бродит грач.
Лежит кивот на белом аналое.
Все связано под небом на земле.
И гаснут угли в умершей золе.
А я тебя еще зову Джульеттой,
а ты меня Ромео и супругом.
Мы заплатили памятью за это,
чтоб умереть в объятиях друг друга
и кануть в Лету
у истоков лета.
Прости Джульетта!
-6-
От Сенной по Гороховой к Адмиралтейству
и направо к Дворцовой, оттуда на Невский.
Вместе с Лепсом мне в спину.
Со всем фарисейством.
И опять вместе с Лепсом,
визжащим надрывно,
будто ветра порывы.
Мимо Мойки-Фонтанки, Казанского мимо
с его мрачностью вечной в наплывах сирени –
неприглядным прохожим, скупым пилигримом,
просто странником, странника тихою тенью
проскользну Петербург, Петроград, Петрогород
мимо всех его Росси последнею буквой,
той, что звуком застряла в застегнутом горле,
не упав на бумагу распластанной букой,
не пополнив их азбук расчетливо верных,
закрепленных в фронтонах, фонтанах, пилястрах,
медном всаднике слишком зеленом, наверно.
Это лето. И Питер – мой новый кадастр.