Мой век земной стрелой отпущен
в Армагеддон текущий,
и я не знаю о грядущем,
летя туда, где краски гуще
и тьма темней,
где как обугленные пальцы
деревья – тихие скитальцы,
а жизнь натянута на пяльцы
и время – с ней.
Крестами вышивает осень –
никто не просит.
Бродят лоси,
глазами сумрачными косят
в глуши своей.
Но в этих крестиках осенних
гуляют Пушкин и Есенин:
им, что ни сутки – воскресенье.
Нам, что ни сутки, то трудней
искать искомую дорогу,
молиться Богу,
звать на подмогу
и бить последнюю тревогу,
а вместе с ней,
не уставая, бить баклуши,
до смерти пить, до рвоты кушать,
кричать: «Спасите наши души!» -
уже на дне.
Но есть еще тропинка в лето,
теплом согрета,
где песня начата – не спета,
где есть случайные секреты
зеленых дней.
Еще полцарства не скосили –
трава по пояс, по России -
дожди прозрачные, косые
и даль ясней.
И наши стрелы, наши стрелы,
что пущены рукой умелой,
иное обретают дело –
порхают стайкою несмелой
по синеве.
И мы уже почти стрекозы –
вне муравьиной гиблой прозы,
и бьют нас ласковые грозы
по голове.